Поиск женщины «неопределенного вида и возраста», которая
якобы передала Ваньке Жукову картонный плакатик вместе со стодолларовой
бумажкой, был как раз той работой, которую Сережа Зарубин делать умел и любил.
Сам факт «неопределенности» вида и возраста этой дамы с высокой степенью
вероятности говорил о том, что искать ее надо среди арбатских алкашей. Весь
вечер субботы и до обеда в воскресенье он шатался по узким кривым переулкам, не
уставая поражаться тому, какая нищета, грязь и запустение царят в самом центре
столицы, непосредственно соседствуя с элитными домами и многочисленными
посольствами. «Свой» контингент Зарубин опознавал на глазок, но безошибочно, а
некоторых знал в лицо и даже по именам. Милицейскую карьеру он начинал именно
здесь, в отделении милиции, обслуживающем район Арбата. Поэтому вступать в
разговоры и собирать информацию ему было нетрудно.
Но с информацией в первое время не везло. Зарубин узнал
много нового и интересного о характерах и привычках тех, кто «держит» здесь
магазины, лотки и лотереи, однако ничего существенного о женщине, на которую
внезапно свалилось приключение с долларами, он пока не услышал. Это было
странно.
Сергей неплохо знал нравы и обычаи алкогольной среды и не
мог поверить, что сильно пьющая особа не рассказала о таком приключении своим
собутыльникам в тот же день и в тот же час. Если все рассказанное Жуковым было
правдой, если действительно деньги и плакат ему дала неизвестная женщина,
которая, судя по ее виду, никак не может быть ни автором текста на плакате, ни
обладателем «лишних» ста долларов, то, стало быть, ее наняли. А найм рабочей
силы подразумевает его оплату. Более того, учитывая особенности самой женщины,
работодатель должен был быть уверен в том, что она задание выполнит, а не
смоется в следующую же секунду, унося в кармане заветную зеленую купюру. А это
непременно произошло бы, если бы за услуги он предложил женщине сумму меньшую,
нежели та, которая полагалась Ваньке. Нет, ей он должен был заплатить больше,
иначе она наверняка сбежала бы с деньгами. Выходит, вчера в среде арбатских
алкашей обязательно должна была мелькнуть эта огромная сумма. Даже если
женщина-пьянчужка проявила невиданную для алкоголички осторожность и
прижимистость, даже если она и не рассказала, какие у нее теперь есть деньги,
то уж угощение-то обязательно выставила для ближайшего окружения. Это ведь непременная
и неизменная характерная черта таких людей: как только заводятся деньги, они
начинают угощать друзей, а иногда и всех подряд, ибо для них роль угощающего
хозяина символична и означает возвышение, пусть и временное. У вас ничего нет,
а у меня есть, потому что со мной еще не все кончено, потому что я еще что-то
могу, мне улыбается удача, мне подвалил шанс, меня одного судьба из всех вас
выбрала и своим благословением отметила.
Но о том, что кто-то из местных в субботу угощал на
неизвестно откуда взявшиеся бабки. Зарубин не услышал ни слова. И вывода отсюда
могло быть только два. Либо женщина была не из арбатских, либо ее уже нет в
живых.
Думать так не хотелось, потому что тогда вся ситуация сразу
усложнялась. Что значит «не из арбатских»? Вряд ли она приехала сюда из другого
района Москвы, алкаши путешествовать не любят. За проезд нужно платить, а это
дорого. Можно не платить, но есть опасность нарваться на штраф, и тогда выйдет
еще дороже. Пешком идти – сил нет. Да и стимула тоже. Зачем ей было приезжать
сюда из своего района? Медом тут не намазано, а количество пустых бутылок не
больше, чем всюду. Если только в гости к кому-то приезжала. И тогда мало шансов
ее найти, для этого нужно поголовно опрашивать все население от Пречистенки до
Большой Никитской, не приходила ли к ним в гости в субботу некая дама и не
рассказывала ли она о неожиданно свалившихся на нее деньгах. Или не
рассказывала (что вполне вероятно), но вела себя необычно, была радостно
возбуждена или, наоборот, чем-то озабочена, взволнована. Работы на год.
Есть еще один вариант, объясняющий, каким образом на Новом
Арбате могла оказаться «залетная» пьянчужка. Но этот вариант, при том, что был
вполне логичным, не выдерживал никакой критики. Загадочный работодатель (или
даже работодательница) мог привезти ее с собой, заранее подумав о том, что ему
(или все-таки ей?) будет нужно подставное лицо для контакта с тем, кто поднимет
плакат. Но это уже выходило за рамки нормального, доступного человеку
планирования: выходило, что работодатель знал, какая будет передача, с какого
места Москвы будет идти прямая трансляция и кто будет гостями в студии.
Предположим, у него есть знакомые в «Останкино», вероятно, даже среди
сотрудников телеканала, и все это он мог узнать. Но тогда логично было бы и
плакатик припасти заранее, приготовить его дома, на нормальной бумаге,
прикрепить с двух сторон палки, на которые бумага накручивается и при помощи
которых его так легко поднять над головами столпившихся людей.
Человек, который склонен ко всему готовиться загодя, именно так
и поступил бы. АН нет, плакат был написан на длинном куске картона, оторванном
от упаковочного ящика. Ребята из местного отделения сразу же после инцидента
прошустрили все мусорные контейнеры в округе и нашли-таки пустую упаковку
из-под холодильника, от которой и был оторван кусок. Не поленились, даже плакат
к месту отрыва приложили. Подошло идеально. Выходит, таинственная личность,
стоявшая за спиной пьянчужки, не готовилась к своей выходке заранее, а
придумала ее прямо по ходу, увидев, что идет трансляция. Стало быть, пьянчужку
он с собой не привозил, а встретил прямо здесь, на Арбате.
А если этой женщины уже нет в живых, тогда дело совсем
плохо. Во-первых, это убийство, иными словами – лишение жизни себе подобного, и
это всегда плохо независимо от характеристики жертвы. Во-вторых, это сразу
отметает такую привлекательную версию о дурацкой шутке сумасшедшего миллионера.
Когда человек просто шутит, он обычно не убивает свидетелей.
Похоже, самые худшие подозрения начали подтверждаться,
потому что давно известный Зарубину алкаш и воришка Вениамин Польников, более
известный как Венька Бритый, которого Сергей разыскал в воскресенье около
четырех часов дня, заявил:
– Сам я жив-здоров, слава богу, да и наши все пока в
порядке. Тамарку помнишь?
– А как же, – улыбнулся Сергей.
– Ну да, – ухмыльнулся Вениамин, – тебе да не
помнить Тамарку. Это ж ты ее родительских прав лишал.
– Не я, а суд, – поправил оперативник.
– Ой, да ладно, знаем мы эти ваши суды. Если б ты на нее
бумажки не писал, никакой бы суд не почесался.
– Это верно. А ты никак в претензии, недоволен?
– Да не, мне что, – губы Бритого растянулись в
подобии улыбки, обнажив гнилые зубы, – мне даже и лучше. Когда дите под
боком, не больно разгуляешься. А так хата пустая, пей-спи – не хочу.
– А сама Тамарка как? По дочке не скучает?
– Тамарка-то? – Бритый расхохотался. – Да она
про дочку вспоминает, только когда слезу вышибить надо из кого-нибудь. Какая
она несчастная, радости материнства лишенная, от дитя родного оторванная. Ну и
еще по праздникам всяким, когда родня деньжат подкидывает. Говорит: пусть мне
платят, а не то дочку назад отберу. Вот вчера у нее именины были, гуляли на
полную катушку.
