Вся ситуация говорит о том, что замысел у нашего Шутника
возник случайно, а это означает, что ты просто подвернулась ему под руку. Он
шел по Калининскому… то есть по Новому Арбату… не привыкну никак к этим
переименованиям… Шел, шел и вдруг увидел толпу и телевизионные камеры.
Подошел, глянул на монитор, а там ты. Вот и все. Он бы все
равно мстил, не тебе, так кому-нибудь другому, потому что он так устроен. И
если бы нужно было для облегчения своей затеи кого-то убить, он бы все равно
убил, потому что он злобная, мстительная сволочь. А ты, деточка, никак не
можешь быть виновата в том, что он такой. Поверь мне, я не сразу стал таким
умным. Я тоже много лет убивался и переживал, когда мне казалось, что я виноват
в чьей-то смерти. И только ближе к старости я научился быть логичным и не
искать свою вину там, где ее нет. Тем более еще неизвестно, кому он мстит, этот
урод, тебе или Образцовой. Так что ты иди, Стасенька, подумай над тем, что я
сказал, и подружке своей Татьяне объясни, если она сама этого не понимает. И
думайте, девочки, думайте. Вычисляйте его, моделируйте, ищите.
Наша гордость задета, наша профессиональная честь. Его надо
найти как можно быстрее и устроить показательный процесс, чтобы другим
неповадно было проверять, насколько мы умные.
Настя вернулась к себе и тут же позвонила Татьяне на работу.
Та сняла трубку не сразу, и голос у нее был сухой и отстраненный. Вероятно, в
кабинете были посторонние.
– Таня, это я. Можно два слова?
– Полтора, – жестко ответила Татьяна. – У
меня люди.
– Ее убили, – коротко сообщила Настя.
– Я поняла, – так же коротко сказала Татьяна и
повесила трубку.
Глава 4
БАБУШКА УБИЙЦЫ
Ну что ж, на пороге своего семидесятипятилетия я могу
подвести итог и признать, что прожила свою жизнь достойно. «И воспитала
достойного внука, который не уронил чести нашего рода. Но один Всевышний знает,
чего мне это стоило и через какие испытания пришлось пройти нашей семье.
Воспитание не позволяло мне открыто демонстрировать свои чувства, и только мой
покойный муж представлял, правда, частично, что я испытывала, когда честь семьи
была поставлена под угрозу. Но полагаю, что супруг мой чувствовал то же самое.
На протяжении ста пятидесяти лет в нашем роду
Данилевичей-Лисовских не было ни одного мезальянса. Из поколения в поколение мы
вступали в браки только с равными себе по уровню образования. Ученые, писатели,
медики, университетские профессора. Никаких разночинцев, никаких купеческих
отпрысков, никакой сомнительной публики. И уж тем более никаких политиков и
революционеров. Каждый, кому дозволялось породниться с нами, должен был быть
достоин нашего рода и наших традиций, которые мы берегли свято и передавали из
поколения в поколение. Но эти требования распространялись и на нас самих.
Мы тоже должны быть достойными своих предков. Я всю жизнь
занималась древнегреческим языком, мои научные труды посвящены творчеству
литераторов Древней Греции. Мой покойный супруг был литературоведом, его
специальность – русская поэзия конца восемнадцатого века. И мои родители,
надобно вам заметить, долго не давали согласия на наш брак, им требовалось
немало времени, чтобы убедиться: Николай Бенедиктович Эссен составит мне достойную
партию. Но для того, чтобы представить им доказательства этого, ему нужно было
составить себе имя в литературно-критических кругах. Благодарю судьбу за то,
что мне было всего шестнадцать, когда мы познакомились с Николаем, и за десять
лет, пока он доказывал, что достоин меня, я успела состариться всего до
двадцати шести. Когда мы сочетались браком, Николаю Бенедиктовичу было уже
сорок. Однако я не роптала на родителей, ибо понимала: в нашем роду мезальянсов
не было и быть не должно. И в свои шестнадцать я еще не могу судить о том, кто
достоин вступить в родство с нашим родом, который, за полтора столетия дал
жизнь ученым и литераторам с мировым именем.
Точно так же я воспитывала и нашу единственную дочь Инессу.
Увы, времена изменились, и наши вековые семейные традиции оказались не в силах
противостоять разнузданности нравов. Большевики… Я до сих пор не могу понять,
почему мои родители не эмигрировали вместе со всеми. Иногда я думаю, что мой
батюшка, мир праху его, был ослеплен идеями революции. А порой мне приходит в
голову, что он в них просто не разобрался и, не понимая всей опасности
насильственного большевизма, доверчиво решил, что ученых, занимающихся древней
историей, никто притеснять не станет. В этом он, как ни странно, оказался прав.
Большевикам понадобились институты, чтобы обучать в них голь перекатную,
рвавшуюся к власти, ведь им обещали, что каждая кухарка хоть немного
поуправляет государством, и в этих институтах нужно было преподавать историю.
Отец заведовал кафедрой в университете до самой кончины и был похоронен с
огромными почестями. Но одного он, чистый и доверчивый историк, не учел: в
стране большевиков нам трудно будет сохранить наши традиции, кои мы почитали
более всех ценностей.
Инесса подавала большие надежды. С раннего детства играла в
шахматы, и в школе всегда была первой ученицей, особенно выделяясь остротой ума
в точных науках. Мы с Николаем Бенедиктовичем прочили ей карьеру физика, но
дочь, как ни прискорбно, не испытывала ни малейшего интереса к тем наукам,
которые давались ей более всего. Разумеется, ее решение поступать в
педагогический институт мы с супругом не одобрили. Да, профессора в нашем роду
были, и немало, мы с Николаем Бенедиктовичем оба носим это звание, но профессор
– это профессор, а школьный учитель – это, извините, нонсенс для
Данилевичей-Лисовских. Однако мы слегка успокоились, когда Инесса объяснила
нам, что не собирается преподавать в обычной школе. Ее интересуют методики
развития интеллекта, логического мышления и памяти у детей, и она собирается
заниматься исключительно наукой.
– Разве ты не понимаешь, мама, – говорила
Инесса, – что все мои школьные успехи имели место только благодаря тому,
что папа с четырех лет играл со мной в шахматы? Это дало мне отличную память и
четкость мышления. Однако есть и другие качества интеллектуальной деятельности,
которые развиваются не шахматами, а другими вещами. И я хочу посвятить свою
жизнь разработке этих «других вещей», чтобы в каждой семье в конце концов могли
вырастить интеллектуально развитых детей. Но для этого мне нужно получить
педагогическое образование и соответствующий диплом.
Что ж, это звучало совсем неплохо. Мысль о том, чтобы
увидеть свою единственную дочь в роли школьной учительницы была для нас с
супругом непереносима. Но в таком виде идею дочери можно было поддержать.
– Ты знакомилась с соответствующей литературой? –
строго поинтересовался тогда Николай Бенедиктович. – Насколько в науке
разработана данная проблема?
– Папа, я перечитала огромное количество книг и
журналов. Об этом никто никогда не писал и никто этим не занимался.
– Значит, если ты займешься этим, ты будешь
первой? – уточнил он.
Инесса торжествующе улыбнулась, ибо хорошо поняла смысл
вопроса. Она оставалась настоящей представительницей нашего рода, и я была не
права, усомнившись в этом.
