Но февраль наступил, и, когда выяснилось, что в институте я
не восстановилась, дошло до скандала. Муж кричал, я плакала. Ребенок,
естественно, тоже плакал, потому что не понимал, из-за чего стоит такой шум.
Я выпросила себе еще год.
– Вымолила, выплакала. Он дал мне этот год и пригрозил
всеми карами небесными, если я опять останусь дома.
Но и этот год прошел. Пришлось набраться храбрости и честно
признаться мужу, что я не хочу учиться. НЕ ХОЧУ. И не буду ни за какие
коврижки. Я хочу сидеть дома, работать на полставки, если уж закон этого
требует, и быть ПРОСТО ЖЕНОЙ и МАТЕРЬЮ. Почему это нельзя? Кто сказал, что
должна быть с высшим образованием?
– Я сказал, – ответил муж. – У меня не может
быть просто жены, а моему ребенку не нужна просто мать. Ты должна быть достойна
нашей семьи, а в роду Данилевичей-Лисовских все имели хорошее образование и
были лучшими в своей профессии.
– Но почему Я должна быть достойна ТВОЕЙ семьи? –
спрашивала я. – Твоя семья – это твоя семья, со всеми своими тараканами, а
я – это я. Дай мне жить моей собственной жизнью. Я не могу быть похожа на твою
полоумную бабку, которая знала хренову тучу языков, даже никому не нужный
древнегреческий.
Зато я умею так готовить жаркое и печь пироги, как не умела
ни одна женщина в твоем роду, можешь мне поверить.
Мне хотелось обратить все в шутку, но с каждым разом это
становилось все труднее и труднее. Ландау в конце концов объяснил мне, что я
могу быть какой угодно и жить какой угодно жизнью, но если я хочу оставаться
его женой, то я должна быть достойна. И его бессмертного рода, уходящего
корнями во времена мамонтов и динозавров, и его самого как достойного
представителя этой семьи.
– Я сделал все от меня зависящее, чтобы быть достойным
памяти моей матери. И я просто не имею права жить в семье, которая не
соответствует требованиям наших традиций.
– Но ведь твоя мама работала нянечкой и
воспитательницей, она вовсе не была академиком, – я еще пыталась
сопротивляться, – а ты же не считаешь ее недостойной. Наоборот, ты
гордишься ею и хочешь быть достойным ее памяти.
Если она могла себе позволить жить так, то почему я не могу?
Муж побагровел и сжал кулаки. Я думала, он меня сейчас
прибьет, как букашку. Но он сдержался.
– Не смей равнять себя с моей матерью. Она получила
высшее образование и готова была продолжать научную работу, как только я
немного подрасту. Она любила свою профессию и мечтала о том, чтобы посвятить ей
всю свою жизнь и стать первой и уникальной в своем деле. Мама
совершенствовалась в своей профессии даже тогда, когда сидела со мной дома, и
только благодаря этому я стал тем, чем стал. Она не виновата, что ей пришлось
умереть, не дожив до того дня, когда можно будет меня отпустить в свободное
плавание. А ты – совсем другое дело. Ты вообще не хочешь учиться, ты больна
умственной ленью – Ты даже думать не хочешь, ты хочешь только руками работать.
Уникальных домохозяек в нашей стране нет. Мне не нужна такая жена. В последний
раз предлагаю тебе подумать и решить: или ты получаешь образование и всерьез
занимаешься своей профессией, или мы расстаемся.
Стена оказалась непробиваемой. Я еще питала какие-то надежды
на то, что он или одумается, или просто махнет рукой на попытки сделать из меня
то, что ему хотелось, и примет то, что есть. Однако любимый супруг начал
планомерно выживать меня. Нет, он не бил меня и ничего такого не делал, он
просто ясно давал мне понять.
Однажды к нам должны были прийти гости. Правильнее, как я
теперь понимаю, было бы сказать «к нему», но тогда я еще не вполне прозрела и
потому наивно думала, что «к нам». Ландау уже был доктором наук и каким-то там
лауреатом, и в гости званы были крупные деятели, профессора, академики и
начальники.
Прием по случаю получения мужем не то очередного звания, не
то очередной премии. Я, конечно, разволновалась: как их принять, что
приготовить, как стол накрыть, что надеть, как причесаться. За все годы, что мы
жили вместе, это был первый такой ответственный прием. Я даже книжки
специальные полистала насчет коктейлей и как их подавать. Короче, в лепешку
собиралась разбиться, но не осрамиться.
В общем, стол я приготовила – загляденье и объеденье,
американского президента не стыдно пригласить. Стала я наряды примерять, и
выяснилось, что я после родов и домашних пирогов ни во что нарядное не влезаю.
Все наряды шились раньше, до замужества, а потом я в основном в брюках да
свитерах ходила. Брюки, конечно, фирменные, дорогущие, из-за границы
привезенные, но ведь я в них уж сколько по магазинам да на работу пробегала.
Мне и в голову не приходило вставать на весы, уверена была, что раз я спортом
всю жизнь занималась, то мне полнота не грозит. Не то чтобы я раздалась до
неприличия, нет, в зеркало когда смотрелась, казалось, что фигура осталась
прежней. АН нет, чуть-чуть расползлась, глазу-то незаметно, а платью – даже
очень.
Расстроилась я до невозможности, мужу говорю:
– Может, мне быстренько слетать в ГУМ, платье новое
купить?
А он так удивился!
– Ты что, – говорит, – зачем тебе платье?
– Ну как же, а гости? В чем выйти-то? Не в джинсах же?
– А ты что, собралась с гостями сидеть?
Мне все не верится, я как дура на своем стою, хотя другая
давно бы уже поняла, что к чему.
– Но ведь я твоя жена, а это – мой дом, и я его
хозяйка.
– Не выдумывай, – оборвал меня Ландау. –
Подашь на стол и можешь быть свободна. Пойдешь лучше с сыном займешься. Как я
представлю тебя в качестве своей жены? Ты же безграмотная, необразованная, ты и
двух слов в нашем разговоре не поймешь. Мне будет стыдно за тебя. Не хочу
срамиться перед коллегами и начальниками.
Я будто оплеуху получила. Все стало предельно ясно. Жаль
было расставаться со сказкой, уж очень славно все начиналось, и казалось, конца
этому счастью не будет, и вот тебе, пожалуйста… Я решила гордость на время
спрятать и еще поцарапаться в борьбе за семейную жизнь. А вдруг, думала, что-то
изменится, переломится.
Проссорившись и проскандалив еще несколько месяцев, мы
расстались. Ландау отдал мне ту двухкомнатную квартиру, в которой не хотел жить
сам. Я, честно признаться, рассчитывала на его благородство и думала, что он
меня оставит в роскошной бабкиной квартире, а сам переедет в «двушку», все-таки
он один, а я – с ребенком, но не тут-то было. Да ладно, мне ли жаловаться…
Второй его жене, насколько я знаю, пришлось куда хуже.
Глава 8
СТАСОВ
Интересно, эта гостевая полоса в нашем доме надолго? Сегодня
я застал все тех же: очаровательная Иришка в узких соблазнительных брючках
исполняла роль хозяйки, Мишаня Доценко, вырядившийся в какой-то невероятный по
степени модности джемпер, блистал остроумием, только вместо соседа Котофеича за
столом восседал Сережка Зарубин, опер из Центрального округа. Я знал его совсем
мало, видел до этого всего один раз, но Аська сильно хвалила мальчишку, им
летом довелось вместе дело раскручивать. Диспозиция войск была прозрачной как
стекло: Доценко уже поплыл от Ирочкиных достоинств и придумал какой-то
информационный повод, чтобы заявиться в гости. Зарубина же он притащил в качестве
подтверждения невинности своих намерений, и вот тут крылась большая Мишенькина
ошибка. Ибо Сережа, как мне известно, был холостяком, причем вовсе не
закоренелым, то есть вполне пригодным для вступления в брак. И глупый Мишка
своими руками (или в собственном кармане?) принес в дом к своей избраннице эту
пороховую бочку, на которой теперь сам же и вынужден сидеть. У Сережи есть
только один недостаток – ростом не вышел, но в случае с нашей миниатюрной
Ируськой это не препятствие, ниже ее могут быть только лилипуты. Непременный
элемент мизансцены – Гришка – торжественно восседает на руках у Зарубина,
изучая степень крепости ниток, которыми пришиты пуговицы на его рубашке.
Ребенок явно больше доверяет Сереге, и Мишане следует обратить на это особое
внимание, если он хочет добиться успеха.
