– Бог мой, вы молоды, имеете высшее образование и опыт
работы в милиции и похоронили себя заживо в этой глуши! Как можно так
относиться к себе! – приговаривал он.
Что я мог ему ответить? Что у меня нет даже приличного
костюма, в котором я могу явиться на собеседование к работодателю? Что денег,
которые мне платят как сторожу, едва-едва хватает на то, чтобы не умереть с
голоду, и я цепляюсь за предоставленное мне бесплатное жилье в виде плохо
обогреваемой сторожки с «удобствами на улице»? Все-таки это лучше, чем ночевать
в подвалах или на вокзале. Я понимал, что выгляжу смешно в его глазах, потому
что сдался без боя, не пытаясь переломить ситуацию, не обращаясь к друзьям и
знакомым в поисках работы. Вероятно, я действительно был смешон, но уход жены в
самый тяжелый для меня момент я ощущал как удар в спину и впал в такую
депрессию, что уже не мог делать ничего осмысленного. Кроме того, весь круг
моих знакомых состоял в основном из бывших коллег, а я не смог преодолеть себя
и пойти к ним за помощью, потому что они остались на государственной службе, а
я постыдно сбежал, погнавшись за длинным рублем, и оказался в этой погоне
отнюдь не победителем. Мне было стыдно. И я отчасти стал понимать, почему так
редко попадаются на глаза те самые «невидимки».
Кажется, мой вчерашний гость понял это и без моих
объяснений.
– Вы видели фильм «Адвокат дьявола»? – спросил он,
как мне показалось, совсем не к месту.
– Не видел, – ответил я, почти рассердившись.
Ну в самом деле, какой, к черту, адвокат дьявола может быть
в этом захолустье? У меня тут что, видеосалон? Крошечный черно-белый телевизор,
который я оставил себе после продажи дачи (дача, естественно, ушла на погашение
все того же долга, к которому приросли немалые проценты), – вот и вся моя
техника.
– Знаете ли, там есть замечательный пассаж. Один
главный герой, он же дьявол, говорит другому, преуспевающему адвокату, который
до сих пор не проиграл ни одного дела и стремится выиграть очередной процесс во
что бы то ни стало, даже принеся в жертву близких людей, только чтобы сохранить
репутацию человека, у которого не бывает неудач: может быть, тебе пора
проиграть? Самый большой грех – это грех тщеславия.
Если бы я еще умел краснеть, я бы, наверное, сделался
пунцовым. Этот потерявшийся путник оказался чертовски проницательным.
– После полутора лет, проведенных здесь, я забыл, что
такое тщеславие, – пробормотал я, не очень, впрочем, уверенно.
– Надеюсь, – усмехнулся гость. – Тщеславие
суетно. Вы даже не замечаете, как, предаваясь ему, вы постепенно переходите
границу и впадаете в другой грех – гордыни. И тем самым вы прочно оседаете в
прошлом, пускаете в нем корни и уже не можете двигаться вперед.
Это было для меня слишком сложно, я совершенно не понял, что
он имеет в виду, поэтому в ответ промолчал. Но гость был не дурак, он правильно
расценил мое молчание и после паузы продолжил:
– Сидя здесь и не желая никому признаваться в своих
неудачах, вы, конечно, сохраняете лицо перед своими знакомыми. Они не знают,
где вы и что с вами, и полагают, что у вас все в порядке и вы давно уже
греетесь на солнышке у собственного бассейна где-нибудь на Кипре. Эти люди – из
вашей прошлой жизни, сегодня они ничего для вас не значат, они не мешают вам и
не помогают, вы с ними не общаетесь, но вам важно, что они о вас будут думать.
Вот это я и называю оседанием в прошлом. Вы можете оставить
все как есть, но подумайте: а вдруг вы завтра умрете? Прямо здесь, в этой
вонючей холодной сторожке. Или какой-нибудь заезжий отоморозок вас застрелит,
просто потому, что у него плохое настроение. И вы будете лежать здесь несколько
недель, пока вас не обнаружат. Кто будет вас хоронить? Много ли желающих
выбивать для вас место на кладбище, оплачивать похороны? Хорошо, если найдутся
такие доброхоты, в противном же случае вам придется стать очередным учебным
пособием для студентов мединститута. Вас законсервируют, высушат и будут каждый
день тревожить ваш прах, показывая, где находится печень, почки, селезенка, где
проходят вены и артерии. На вашем теле будут учиться делать вскрытия. Вероятно,
вам, работнику милиции, хорошо известно, насколько эстетична сия процедура. А ведь
перспектива, которую я вам нарисовал, более чем реальна, если вы не забудете о
своей гордыне. Принять помощь никогда не стыдно.
– Принять помощь не стыдно, – согласился я, –
но только я не могу ее просить. Понимаете?
– Вполне, – кивнул он. – И поэтому вы сидите
здесь, посыпаете голову пеплом и упиваетесь собственным несчастьем. Я всегда
почему-то думал, что в милиции служат те, кого обычно называют «человек
действия». А вы не такой.
Вы готовы провести подобными образом остаток жизни, только
чтобы не признаваться в своем провале и не просить ни у кого помощи. Для вас
это унизительно. Поразительная чувствительность!
Я почти обиделся, его тон показался мне оскорбительным, но я
понимал, что он прав. От первого до последнего слова прав. Если уж обижаться на
кого-то, так только на самого себя.
Гость провел в моей сторожке почти два часа и ушел, обещав
вернуться сегодня. И вот я сижу и жду его.
Нельзя сказать, конечно, что я ему полностью и абсолютно
поверил. Слишком часто меня в жизни обманывали, чтобы я поверил первому
встречному. Но, с другой стороны, я понимал, что этому человеку нет нужды меня
обманывать, он ведь не просил у меня денег и не требовал, чтобы я их вкладывал
в какую-то сомнительную аферу. Он просто пообещал попробовать мне помочь, если
получится. А вдруг у него получится? Я гнал от себя эту мысль, уж слишком много
надежд сразу пробуждалось во мне, мозг мгновенно включался и тут же начинал
рисовать радужные картины моего возрождения. Вот я собираю вещи и ухожу (а
лучше – уезжаю на машине, которую за мной прислали) отсюда, вот я живу в
скромном общежитии или снимаю комнату у хозяйки и ежедневно хожу на службу, не
к девяти, а к восьми или даже к семи утра, я целый день тружусь как каторжный,
придумывая что-то новое и полезное, изучая ситуацию, работая с кандидатами,
чтобы ни одна сомнительная личность не переступила порог офиса и не получила
доступ к документам (у меня ни малейшего сомнения не было, что трудиться я буду
в частном бизнесе на ниве охраны и безопасности, ведь именно об этом говорил мой
гость). Копаюсь в специальной литературе, выискиваю интересные идеи, предлагаю
их руководству фирмы и с блеском реализовываю. И постепенно руководство фирмы
начинает меня ценить, прибавляет зарплату, благодаря моим
высокопрофессиональным действиям удается – предотвратить крупный ущерб, потом
еще раз, я становлюсь незаменимым, моя репутация крепнет, и через какое-то
время в нашу (бог мой, в мечтах она уже стала НАШЕЙ) фирму начинают обращаться
другие бизнесмены с просьбой, чтобы я наладил службу безопасности в их
конторах. Руководитель моей фирмы не хочет меня отпускать насовсем, но
разрешает поработать пару месяцев на его коллег по бизнесу, чтобы оказать им
дружественную помощь. Я становлюсь чем-то вроде «спасательной службы», которую
зовут, когда надо с умом поставить дело и подобрать, а заодно и обучить для
него кадры. И вполне логично из такого развития событий вытекало, что спустя
три-четыре года я перестаю быть наемной рабочей силой и открываю собственное
дело, что-то вроде школы, готовящей работников для службы охраны и безопасности
бизнеса, а заодно оказывающей практическую помощь тем, кто в ней нуждается.
Наученный горьким опытом граничащего с криминалом риска быстрого обогащения, я
жаждал постепенного, медленного, но неуклонного движения наверх. В моих мечтах
не мелькало даже слабого призрака огромного собственного дома в ближнем
Подмосковье, в который я въеду не позже будущего лета, я не стремился
раскатывать на джипе и сорить деньгами в казино. Я готов был начать все сначала
и трудиться годами, чтобы прочно встать на ноги. И конечно, я мечтал о семье.
Не о новой, а той, разрушенной. Зарвавшись, я уже видел, как приду к своей
бывшей и предложу ей то, чего так и не смог дать ей и сыну ее новый избранник.
И разумеется, она согласится вернуться.
