Такие истории, как ни печально, происходят сплошь и рядом.
Обнаружив в машине погибших наркотики, оперативники тут же, не дожидаясь приезда
из Москвы Шувалова, тщательно осмотрели квартиру и мастерскую. Квартира
оказалась в полном порядке, если не считать изрядного количества шприцев и
прочих атрибутов наркопотребления, а вот в студии обнаружился целый склад
высококачественного героина. Ни Екатерина Шувалова, ни ее дочь ни разу в поле
зрения милиции не попадали ни как потребители наркотиков, ни как продавцы, и
теперь стало понятно почему. В цепочке распространения героина они стояли на
уровне крупных оптовиков. Никогда ни один мелкий пушер, а уж тем более
потребитель не переступал порог мастерской известного художника и уважаемого
человека Виктора Шувалова. Здесь бывали только те, кто привозил большие партии,
и те, кто забирал их отсюда крупным оптом, а от этих людей до рядовых потребителей
дистанция, как определил некогда Грибоедов, «огромного размера».
В такой ситуации единственно правильным решением было
организовать засаду в мастерской, чтобы узнать, кто придет сюда за героином.
Решение-то было правильным, но вот выполнение его оставляло желать много
лучшего. Шел девяносто четвертый год, высокопрофессиональные милицейские кадры
стали редкостью, в милиции оказывалось все больше и больше людей случайных и
плохо подготовленных, а зачастую и вовсе не пригодных к такой работе, людей,
которые не слишком хорошо умеют разговаривать, еще хуже умеют думать, зато
очень здорово умеют бить и стрелять не размышляя.
Хозяина мастерской в известность о засаде не поставили по
очень простой причине: когда жена и дочь в Петербурге занимаются наркобизнесом,
а муж и шестнадцатилетний сын в это время проживают в Москве, и семья не думает
воссоединяться, то вполне логично предположить, что разобщенность этой семьи –
штука чисто показная, дабы запудрить мозги доверчивым милиционерам, тем паче
муж-то все-таки в Питер приезжает, хоть и нечасто, зато регулярно. О чем это
может свидетельствовать? Понятно, о чем. О том, что он принимает в бизнесе
активное участие, поделив с дорогой супругой территории: она обеспечивает
Питерский регион, а он – Московский. По этим незамысловатым соображениям
операция в мастерской проводилась без ведома Виктора Петровича, который, сам
того не подозревая, попал в оперативную разработку. О том, что Шувалов сам
может появиться в студии, особо не беспокоились. Придет – тогда и будут решать,
как себя вести.
Но пришел не Шувалов, а его сын. Для сидящих в засаде
милиционеров из группы захвата это был не сын покойной Екатерины Шуваловой, а
неизвестный юноша без документов, который вместо того, чтобы вежливо отвечать
на вопросы, огрызался и возмущался, объясняя цель своего появления какими-то
нелепицами про колонковые кисти и картины. Причем, где лежат эти самые кисти и
картины, он точно не знал. Более чем подозрительно!
Засаду решили пока не снимать, а подозрительного парня,
предварительно «приложенного» несколькими ударами резиновой дубинки,
препроводить в отделение. Кто ж мог подумать, что он психанет и прыгнет в окно!
В открытое окно третьего этажа старинного питерского здания с высокими
потолками.
Потом были долгие служебные разбирательства. Почему
милиционеры сразу же не позвонили Шувалову и не спросили, где его сын, куда он
отправился, с какой целью и во что был одет? Да, у юноши не было документов,
да, верить на слово никому нельзя, но ведь есть же элементарные способы
проверки. Потому, отвечали милиционеры, что старший и младший Шуваловы могли
быть в сговоре, мальчишка пришел за товаром с ведома отца, а басни про кисти и
миниатюры были согласованным враньем, так что звонить отцу было бессмысленно.
Почему милиционеры повели себя так неграмотно с точки зрения психологии? Разве
они не знают, что подростки Требуют особого подхода, что они способны на
безрассудства и явно неадекватное поведение, особенно если их обвиняют в том,
чего они не совершали? Взрослый человек в такой ситуации может (хотя тоже не
всегда) остаться спокойным, понимая, что если за ним ничего нет, то в течение
ближайшего же времени разберутся и отпустят, ибо взрослый человек признает
право других людей на ошибку. Подростки права на ошибку не признают ни за кем,
и, если их необоснованно подозревают или обвиняют в чем-то, они, вместо того
чтобы спокойно и аргументированно защищаться, впадают в ярость, чувствуют себя
оскорбленными и готовы даже пойти на членовредительство или самоубийство,
только чтобы доказать, что «все кругом козлы». Это азы психологии, как же можно
было этого не понимать? Оказывается, можно. Потому что сидевшим в мастерской
милиционерам никто этого не объяснял, они не учились в университете или в Школе
милиции, где преподают специальный курс психологии, ни у одного из них не было
законченного высшего образования, зато у доброй половины был опыт боевых
действий в «горячих точках» и в Афганистане, где любой находящийся по ту
сторону – враг. Без всяких объяснений и разглагольствований. Почему милиционеры
не предусмотрели возможность прыжка из окна и не подстраховали задержанного?
Потому что…
Факт гибели мальчика никому ничего не доказал, и Виктора
Петровича Шувалова еще долго подозревали в причастности к наркобизнесу, которым
занималась его жена. Но сам он, похоже, об этом даже не догадывался.
Похоронив сына рядом с женой и дочерью, он уехал в Москву.
Перед отъездом в разговоре со следователем Татьяной Григорьевной Образцовой
Шувалов сказал:
– У меня отняли все и сразу. Смерть жены и дочери – это
судьба, но смерть моего сына на вашей совести. Бог все видит, он этого так не
оставит. У вас тоже все отнимут, вот увидите. Справедливость всегда
торжествует. Надо только уметь ждать. И я дождусь.
Татьяне он в этот момент показался безумным, но она
понимала, что человек, в течение двух недель похоронивший всю семью, не может
быть другим.
Ей часто приходилось видеть людей в подобном состоянии, она
им всей душой сострадала, но знала, что рано или поздно это проходит.
Выходит, у Виктора Петровича Шувалова это не прошло… Настины
надежды оправдались, на перроне ее ждал Сергей Зарубин. Увидев его тщедушную
фигурку в утепленной форменной куртке, она невольно улыбнулась.
– С каких это пор оперсостав ходит в форме? –
пошутила она, чмокая Сергея в макушку.
– С тех пор, как зарплаты на нормальную одежку
перестало хватать, – буркнул он. – Не у всех же мужья
высокооплачиваемые профессора. Потопали, подружка, там тебя старый знакомый
дожидается.
– Кто таков? – вздернула брови Настя.
– Да такой вот…
Зарубин скорчил страшную гримасу, обнажив зубы.
– Уши – во! – Он поднял руки высоко над
головой. – Глазищи – во! И зубов немерено. Догадалась?
– Ой, Андрюша Чернышев, да? – обрадовалась
Настя. – Сто лет с ним не работала. И собака с ним?
– Куда ж она денется, – усмехнулся Зарубин, ведя
Настю от платформы к стоящему неподалеку милицейскому мотоциклу. – Вот
парадоксы милицейской жизни, а? Чтобы повидаться с приятелем, нужно ждать, пока
кого-нибудь убьют в подходящем месте. Ехать-то не боишься, Пална? А то я водила
тот еще, на мотоцикле в последний раз ездил лет десять назад. Этот вездеход мне
в местном отделении одолжили.
