– Он, он стоял, мы видели! – послышались голоса из
толпы.
– Скажи, зачем ты это сделал? – снова задал вопрос
Корзун. – Зачем ты написал этот плакат?
– Не писал я…
– Но ты его показывал?
– Ну… отпустите…
Он сделал безуспешную попытку вырваться и тут же получил
подзатыльник от одного из державших его мужчин.
– Зачем ты показывал плакат?
– Попросили…
– Кто тебя попросил?
Тридцать секунд. Двадцать девять. Двадцать восемь. Татьяне
вдруг захотелось, чтобы стрелка остановилась. В ней проснулся профессионал.
Уникальная ситуация, ведущий был прав. Уникальность состояла
в том, что человек, пойманный за руку на месте проступка, вынужден давать
показания перед огромной толпой и перед телекамерами, на всю страну. Окажет ли
это какое-то действие на механизм вранья? Станет ли он упираться и «гнать
порожняк» до конечной станции, придумывая самое невероятное объяснение своим
поступкам, подстегиваемый внезапно свалившейся на него всенародной известностью,
или, наоборот, мгновенно сломается и скажет правду?
Двадцать пять секунд.
– Кто тебя попросил поднять этот плакат? Кто тебе его
дал? – повторил вопрос Корзун.
– Баба одна. Тетка в смысле…
– Кто она такая?
– А я знаю? Отпустите… Она денег дала, сказала, покажи
плакат, а то мне неудобно, я болею, мне в толпу не пробраться.
Десять секунд.
– Дорогие телезрители, время нашего эфира подходит к
концу, но мы обязательно расскажем вам, чем закончилась эта история. Наша
следующая встреча в субботу, двадцать четвертого октября, смотрите нас в это же
время.
Всего вам доброго.
Большой экран погас, на мониторах снова показалась заставка.
Зрители в студии сидели как пришитые, никто не встал. Только ассистенты
подскочили к столу на подиуме и сняли с Насти и Татьяны микрофоны.
– Это что, розыгрыш? – спросила Татьяна
Малахова. – Подставка?
– Да бог с вами! – возмутился ведущий. – Кому
бы в голову пришло разыграть такую идиотскую шутку?
– Значит, парень настоящий? – уточнила
Настя. – И плакат тоже?
– Клянусь вам, Анастасия Павловна, Татьяна Григорьевна,
это непредвиденная случайность. Вы же понимаете, телемост, проспект, там,
конечно, есть охрана, но за всем ведь не углядишь…
– У вас есть связь с Корзуном?
– Есть. Что ему сказать?
– Пусть найдет хоть каких-нибудь милиционеров. И пусть
объяснит им ситуацию и попросит помощи. Парня надо доставить сюда. Немедленно.
Вы меня поняли, Олег?
Голос у Татьяны стал жестким, она злилась, потому что не
могла простить себе своего внезапного одуряющего страха.
– Да, я понял, Татьяна Григорьевна, сейчас я свяжусь с
ним.
Малахов отбежал в сторону, Татьяна с Настей остались
наедине. На них никто не обращал внимания, зрители потихоньку выходили из
студии, бросая на героинь передачи взгляды не то сочувственные, не то
насмешливые. «Они увидели, как я испугалась, – подумала Татьяна. –
Они все поняли. Тоже мне, женщина необычной профессии! Стыдоба. Ну и черт с
ними».
– Ты как? – спросила она у Насти.
– С трудом. – Настя попыталась улыбнуться, но губы
не слушались ее.
– Испугалась?
– Ну неужели! До смерти.
– Я тоже, – призналась Татьяна. – Вот мразь
малолетняя! Как ты думаешь, он врет насчет женщины?
– Не знаю… Дурной он для такой выходки. Ее ведь
придумать надо. И текст…
– А что текст?
– Ни одной ошибки. Сегодня среди подростков днем с
огнем не найдешь такого, который пишет без ошибок. И орфография в порядке, и
запятые на месте. И почерк, Таня. Это не его почерк…
Татьяна согласно кивнула. Плакат был написан от руки черным
фломастером на большом куске картона, оторванном от упаковочного ящика…
Прыщавый, сопливый пацан, дрожащий от возбуждения и восторга перед собственной
наглостью, вряд ли смог бы так аккуратно и четко вывести все буквы.
Малахов вскоре вернулся, лицо его было озабоченным.
– Я связался с Корзуном, из ближайшего отделения
милиции люди уже приехали.
– Оперативно, – усмехнулась Татьяна. – Хоть
здесь повезло.
– Они, оказывается, передачу смотрели в дежурке, –
пояснил ведущий, – поэтому, как только заварушка началась, сразу помчались
на место. Мальчишку привезут сюда, я сослался на вас, Татьяна Григорьевна,
сказал, что вы просили.
– А они что, сопротивлялись?
– Они хотели его к себе в отделение доставить.
– Это они правильно хотели, по закону так и должно
быть. Мальчишку в отделение, а мы с Анастасией Павловной – к ним в гости. А не
наоборот.
– Да-да, они тоже так говорили, но я сказал, что если
мальчишка будет отпираться, то здесь, в «Останкино», мы сможем показать запись,
на пленке видно, что это именно он держал плакат.
– А что, действительно видно? – удивилась
Настя. – Я, честно говоря, лица не видела, видела только руки и кусок
картона.
– Да я тоже не видел, – рассмеялся Малахов, –
но сказать-то можно.
– Вы сообразительный, – скупо похвалила его
Татьяна. – У вас есть помещение, где мы с Анастасией Павловной сможем
подождать, пока привезут пацана, а потом побеседовать с ним?
– Найдем, – пообещал Малахов. – Пойдемте со
мной.
Через пятнадцать минут они нашли такое помещение. Татьяна
уселась в кресло и вытянула ноги, Настя примостилась у стола и пододвинула к
себе пепельницу. Пальцы, державшие сигарету, подрагивали, и, глядя на них,
Татьяна снова вспомнила свой страх.
– Никогда не думала, что меня так легко вывести из
равновесия, – задумчиво сказала она. – Раньше я такой не была. Старею,
наверное.
– Да нет, – мягко возразила Настя, – просто
ты стала более уязвимой.
Раньше у тебя не было ребенка, и ты могла позволить себе
роскошь не бояться никого и ничего. А теперь ты должна бояться и за него, и за
себя, потому что ребенок не должен расти без матери.
– Если ты права, то мне надо уходить с работы. Не
предполагала я, что материнство сделает меня профессионально
непригодной, – с горькой усмешкой проговорила Татьяна.
– Не говори глупости, Таня. Ты прекрасный следователь,
ты только вспомни, каких акул ты в угол загоняла, у тебя голова светлая, мозги
четко работают, ты упорная, дотошная, ты…
– Я слабая. Я больше не гожусь для этой работы. Хорошо,
что я поняла это сегодня, пока еще ничего страшного не случилось. Всегда лучше
уйти вовремя.
