– Без разницы, – ответил он. – А у тебя есть
на примете кто-то получше наших?
– Ларцев.
Коротков вскинул на нее удивленные глаза, помолчал, доставая
сигарету из пачки, закурил.
– Не боишься?
– Юрочка, нельзя бояться до бесконечности. Мы с тобой
оба знаем, что Володя хороший психолог, кроме того, он разбирается в нашей
работе и в наших трудностях. И кроме того, нашей вины нет в том, что случилось.
Он сам пошел туда и сам угодил под пулю.
– Но мы его спровоцировали, – заметил
Коротков. – Я же помню. Гордеев его вел, как рыбу за приманкой, и заставил
сделать то, что он сделал.
– Не правда, – возразила Настя, – Колобок
вынудил его пойти на контакт с преступниками, это верно, но искать адрес Натальи
Дахно и идти к ней домой его никто не заставлял. Наша вина была только в том,
что мы узнали правду о Ларцеве и не захотели с ней мириться. Неужели ты
думаешь, что он держит на нас зло за это? Пять лет прошло.
– Ну хорошо, допустим, – сдался Коротков, – а
ты уверена, что он продолжает заниматься психологией?
– Продолжает. Я узнавала. С тех пор, как его
комиссовали, он закончил специальный курс в университете и занимается тем, что
консультирует различные фирмы по вопросам подбора и расстановки персонала.
– А вдруг он тебя поганой метлой погонит? Учти, у него
было черепное ранение, люди после таких травм становятся вспыльчивыми и
неуправляемыми.
Неужели рискнешь?
Настя засмеялась:
– Я могла бы, конечно, сказать, что рискну, и ты меня зауважал
бы за мою феерическую смелость. Но врать не стану, я ему уже звонила.
– Серьезно? – почему-то обрадовался
Коротков. – И как он? Я с ним в последний раз общался, по-моему, года два
назад.
Вот так, с грустью констатировала Настя. Работаешь с человеком
бок о бок, делишь с ним и опасности, и радости, и неприятности, а потом он
уходит, ты еще некоторое время поддерживаешь с ним отношения, но это тянется
недолго. С каждым месяцем вы перезваниваетесь все реже и реже, потому что
вместе не работаете и обсуждать вам уже вроде бы и нечего. И настает момент,
когда ты пытаешься вспомнить, когда же в последний раз звонил ему, и
оказывается, что это было два года назад.
– Юра, как ты думаешь, это мы с тобой утратили
человеческий облик на своей работе или все люди такие? – спросила она.
Коротков передернул плечами, словно продрог, подошел к окну
и закрыл форточку. Налив из графина воду в электрический чайник, воткнул вилку
в розетку и принялся с сосредоточенным видом доставать из стола чашки.
– Кофе будешь?
– Буду. Юра, я задала вопрос, – настойчиво
повторила Настя.
– Только не делай вид, пожалуйста, что тебе необходим
мой ответ, – раздраженно откликнулся Коротков. – Мы сейчас с тобой
начнем морализаторством заниматься и охать, какие мы плохие и бесчувственные,
Володьку забыли, а ведь он остался один с маленькой дочкой на руках, да к тому
же больной. Вот я тебе на примере тещи скажу: на похороны человек пятьдесят
пришло, из них только трое или четверо все годы, пока она болела, регулярно
звонили и справлялись о ее самочувствии, из этих троих-четверых всего один
предлагал помощь. А остальные откуда взялись? Когда-то они с ней вместе
работали, виделись каждый день, общались, делали одно дело. А потом, когда ее
паралич разбил, – он сделал выразительный жест и прищелкнул пальцами, –
фьюить! Растворились в небытие. Однако проститься пришли. Так что не вали все
на наши с тобой головы и на нашу работу. У всех так.
Вода в чайнике закипела, Юра приготовил кофе и пододвинул
Насте чашку с умилительной розочкой, увитой голубыми листочками. Сам он пил из
высокой кружки, на которой был изображен свирепого вида бульдог.
– Ты что, посуду по половому признаку раздаешь? –
осведомилась Настя, скептически разглядывая узор на чашке. – Девочкам –
розочки, мальчикам – служебные собаки.
– Не хочешь – могу поменяться, – отпарировал
он. – Мне без разницы, из какой чашки пить. Ты когда к Ларцеву поедешь?
– Сегодня. Вот кофе допью и поеду.
– Привет передашь от меня?
– Давай свой привет, только упакуй как следует, –
пошутила Настя.
Некоторое время они молча пили кофе. Коротков исподтишка
разглядывал Настю, она чувствовала его взгляд, но никак на него не реагировала.
Обычно в таких ситуациях она начинала злиться, потому что терпеть не могла
молчания, во время которого ее разглядывают, но сегодня она с удивлением
понимала, что ее это нисколько не трогает. Какая разница? Разглядывай не
разглядывай, а все равно получишь еще два посторонних трупа, а потом третий, ее
собственный. Острый страх, пережитый во время просмотра фильма «Семь», сменился
бесчувственностью и ледяным спокойствием. Настя знала, как опасно это
спокойствие, оно притупляет внимание и остроту восприятия, и человек в таком
состоянии часто сам идет навстречу собственной смерти. Не потому, что хочет ее,
а потому, что не видит опасности, хотя должен был бы видеть.
– Ася, почему ты не хочешь, чтобы тебя охраняли? –
внезапно спросил Коротков, будто прочитав ее мысли. – Если ты уверена, что
Шутник собирается тебя убить, то ведешь себя чудовищно легкомысленно.
– У него на повестке дня еще два убийства, за грех
гнева и грех зависти.
Вот когда он их совершит, тогда придет пора меня охранять.
Знаешь, – медленно сказала она, отставляя чашку, – мне кажется, что я
схожу с ума.
Знать, что должны погибнуть два человека, два ни в чем не
повинных и ни о чем не подозревающих человека, и не иметь возможности их
спасти, – это тяжкий груз. Я его не вынесу. Этот Шутник почемуто хочет
меня убить, предварительно заставив потерять рассудок от страха и ожидания
смерти, и для этого ему нужно уничтожить какое-то количество людей. Ты только
вдумайся, Юра: чтобы отомстить мне, он убивает других людей. Если посмотреть на
эту картинку с другой стороны, то получается, что я сделала что-то плохое, за
что мне причитается страшная месть, и в результате будут уничтожены шесть человек.
Четверо уже умерли, двоим это еще предстоит. Все эти шесть смертей – на моей
совести. Если бы я не сделала то плохое, за что Шутник сводит со мной счеты,
все эти люди были бы живы.
– Но ведь ты никогда ничего не делала, кроме своей
работы. А все, что ты сделала по службе, было правильным и оправданным, потому
что такова служба и таков твой долг, – очень серьезно ответил
Коротков. – Государство платит тебе за это зарплату. А разве может так
быть, чтобы государство официально разрешало и платило зарплату за то, чтобы
люди делали то самое «плохое», о котором ты говоришь? Перестань казниться, Ася,
это не дело.
Она сидела на стуле, раскачиваясь из стороны в сторону и
уставившись ничего не видящими глазами в край стоящего в углу комнаты сейфа.
– Я не могу, Юра, – пробормотала она едва
слышно, – я не могу перестать казниться. Я постоянно чувствую свою вину.
