– Я справку привезла. – Настя полезла в сумку за
папкой.
– Справку ты оставь, я ее прочту, когда ты уйдешь. А
пока рассказывай своими словами и со своими комментариями. Я диктофон включу,
не возражаешь?
И, перехватив ее удивленный взгляд, Ларцев добавил:
– Ты же видишь, что у меня с руками. Трясутся так, что
ручку держать не могу. Поэтому и не записываю на бумагу, а пользуюсь
диктофоном.
«Так вот в чем дело, – подумала она, – теперь
понятно, зачем нужна была чистая кассета. Бедный Володька! »
– Это после ранения? – осторожно спросила Настя.
– Руки-то? Да, после него. И руки дрожат, и голова
трясется, как у древнего старика. Я в свои сорок пять выгляжу на все сто
пятнадцать, верно?
Седой, морщинистый… Красота!
Он расправил плечи, потянулся и весело подмигнул Насте.
– Знаешь, чем хороша наука психология?
– Тем, что помогает понять людей.
– Ничего подобного, Настюха! Ни хрена она не помогает
людей понимать.
Другого человека понять все равно невозможно, именно потому,
что он другой, он мыслит по-другому и чувствует по-другому, а ты пытаешься
понять его при помощи своих мерок. Психология хороша тем, что позволяет понять
самого себя и избавиться от собственных комплексов. Принять ситуацию такой,
какая она есть, и не сходить с ума из-за того, что она не такая, как тебе
хотелось бы.
– Шутишь? – недоверчиво спросила Настя.
– Я-то? Естественно, шучу, – со смехом ответил
он. – Но если серьезно…
Конечно, мне хотелось бы быть красивым молодым офицером,
сделать успешную карьеру в нашем сыщицком деле, дослужиться до полковника и
начальника, быть счастливым мужем и отцом двоих детей, и так далее. А что я
имею? Старый больной инвалид, которого выгнали из органов по состоянию здоровья
в звании майора, вдовец, потерявший жену и одного ребенка и чуть не лишившийся
Надюшки. Все сложилось не так, как хотелось и как мечталось. Ну просто все!
А я продолжаю жить нормальной жизнью, работаю и, между
прочим, хорошо зарабатываю, считаюсь ценным специалистом, пестую дочку. И ты
знаешь, что самое удивительное?
– Что? – послушно повторила она.
Ларцев понизил голос до трагического шепота и сделал
страшное лицо:
– Самое удивительное, что я продолжаю нравиться
женщинам. Отбою нет. Как посмотрю на себя в зеркало, так недоумеваю: что они во
мне находят? А как вспомню, что я психолог, так задаю себе другой вопрос,
правильный: зачем я им? И нахожу ответ на этот вопрос легко и просто. Ладно,
Настюха, это все базарный треп. Давай о деле.
Он включил диктофон, и Настя стала рассказывать. Говорила
она долго и за все время только один раз потянулась к папке: Володя попросил
показать фотографию керамической рыбки с пластмассовым пупсиком, засунутым ей в
пасть. Все остальное она воспроизводила по памяти. Краем уха она слышала, как
хлопнула входная дверь, из прихожей донесся приглушенный юношеский голос –
значит, Надя сделала так, как велел отец, и пригласила своего друга домой.
Ларцев слушал ее, ни на что не отвлекаясь и ничем не
выдавая, что тоже слышит доносящиеся из-за двери звуки. Настя уже почти
закончила свой рассказ, когда зазвонил телефон. Ларцев снял трубку.
– Да, слушаю… А, здорово, Юрка! Рад слышать. Принесла,
принесла твой привет, не потеряла. – Он бросил на Настю лукавый
взгляд. – Да, конечно.
Он протянул ей трубку:
– Это тебя. Коротков.
Нехорошее предчувствие зашевелилось в ней. Неужели что-то
опять случилось?
Неужели Шутник продолжает свои выходки?
– Ася? Возьми ручку и бумагу, я тебе продиктую, –
раздался в трубке голос Юры.
– Я так запомню, – машинально ответила она, с
облегчением переводя дыхание. Кажется, обошлось. Ничего пока не случилось.
– Ты не запомнишь, – голос Короткова стал
сердитым, – сделай, как я сказал.
– Хорошо, – прижав трубку плечом к уху, она
потянулась за ручкой и бумагой. – Диктуй, я готова.
– Эн, о, эн, пропуск, си…
– Что это? – прервала его Настя. – Что за
бред?
– Это латинские буквы. Я их произношу как в английском
алфавите. Давай пиши. Си, ар, и, ди, и, пропуск…
Настя автоматически записывала, с первых же нескольких букв
поняв, что это снова итальянский текст. Значит, все-таки случилось…
– …ар, ай, ти, эй, вопросительный знак. Записала?
– Да, – мертвым голосом ответила она.
– Что получилось?
– Non crede, cara mia, che sarebbe ora di ammette la
mia superiorita?
– И что это означает?
– «Не кажется ли тебе, моя дорогая, что пришло время
признать мое превосходство?» – перевела Настя. – Юра, откуда это взялось?
– Оттуда, – зло бросил Коротков. – Откуда и
все остальное. Никак он не уймется, этот придурок. Вы там скоро закончите?
– Да, я уже все рассказала Володе, теперь он будет
думать.
– Поедешь со мной на место происшествия?
– Нет.
– Как хочешь, тогда завтра увидимся.
Она и сама не понимала, почему отказалась поехать с
Коротковым на место обнаружения пятого трупа. Отказалась инстинктивно, не
задумываясь, отказалась так, словно уже заранее решила, что не поедет, если
что-то опять случится. Может быть, это и есть проявление того ледяного
спокойствия, которое так опасно и коварно? А может быть, – Шутник прав,
действительно настало время признать его превосходство, перестать дергаться в
бесплодных попытках вычислить его и найти, опустить руки, отступить и тупо
ждать смерти?
Глава 17
КАМЕНСКАЯ
Ей казалось, что все это уже было в какой-то другой жизни,
много веков назад. Она точно так же шла по длинным путаным коридорам
Останкинского телецентра, не понимая, куда ее ведут и как она будет выбираться
обратно. А ведь это действительно было, только не в другой жизни, а всего
полтора месяца назад, в середине октября. За эти полтора месяца Настя словно
прожила целую жизнь.
– Сначала на грим, – сказала ей
девушка-администратор, открывая дверь в гримерку.
Настя поморщилась. Настроение было совсем неподходящим для
того, чтобы делать макияж.
– Это обязательно? – спросила она.
Девушка глянула удивленно и неодобрительно:
– Конечно. Там освещение… Вы же не хотите выглядеть
мертвенно-синюшной.
И лицо будет блестеть.
«Черт с ним, пусть синюшное и пусть блестит», –
подумала Настя, но послушно вошла в открытую дверь. Не станет она настаивать ни
на чем, хорошо уже то, что руководство одного из ведущих телеканалов пошло
навстречу руководству Управления уголовного розыска и согласилось записать ее
обращение. Договорились, что запись пустят в эфир трижды, в семь вечера, в
десять, а потом в полночь.
