– Что случилось? – обеспокоенно спросила
она. – Плохие новости?
Алексей вздрогнул, перевел глаза на нее и нажал на пульте
кнопку, выключая телевизор.
– Ты могла бы мне сказать, – произнес он негромко.
– О чем?
– О выступлении по телевидению. Или ты считаешь
нормальным, что я узнаю об этом от совершенно посторонних людей? Мне позвонили
двое – двое! – и сказали, чтобы я срочно включил телевизор, потому что там
говорят что-то про мою жену. Я включил и как раз успел послушать твое
обращение. Но ты почему-то не сочла нужным поставить меня в известность.
– Леша, я…
– Что – Леша? – Он повысил голос. – Вся твоя
служба проходила на моих глазах, ты работаешь в уголовном розыске больше десяти
лет, и за все эти годы ты ни разу не обращалась по телевизору к преступнику,
которого ищешь.
Какой вывод я должен сделать из этого?
– Лешенька, только не делай поспешных выводов, –
как можно спокойнее сказала Настя. – Обращение по телевидению – это мое
ноу-хау, попытка внедрения новых технологий в работу по поимке преступника, не
более того.
Если ты хочешь сказать…
– Да, – загремел Чистяков, – именно это я и
хочу сказать! Ты говоришь об убийце, который уже угробил пять человек и
собирается порешить еще двоих, а после этого надеваешь нарядное платье, красишь
глаза и просишь сводить тебя в ресторан. Я что, по-твоему, дегенерат
безмозглый? Меня можно как слепоглухонемого барана на веревке водить? Я твой
муж и имею право знать, что происходит.
Она присела на подлокотник кресла рядом с Алексеем в надежде
на то, что он ее обнимет, как это бывало всегда, но Чистяков слегка
отстранился.
– Ты так кричишь… – начала она.
– Извини, – буркнул он, понижая голос, – но
согласись, ты это заслужила.
– Не перебивай меня. Ты так кричишь, что мне совершенно
понятно: ты и без моих объяснений знаешь, что происходит. Лешенька, ты же
умница, неужели ты не понимаешь, что мне трудно говорить об этом. Трудно, больно
и страшно. Я не могу заставить себя произнести все нужные слова, потому что не
хочу тебя пугать напрасно. Может быть, все обойдется, а ты испереживаешься и
наживешь себе лишние седые волосы. Раз уж ты и без моих слов все понял, так не
заставляй меня говорить об этом вслух.
Чистяков некоторое время помолчал, словно обдумывая
услышанное. Наконец он слегка сдвинулся в сторону Насти и обнял ее. Она поняла,
что мир восстановлен.
– Из чего ты сделала вывод, что он собирается убить
тебя? – спросил он совершенно будничным тоном, как если бы спрашивал, с
чего это она взяла, что у них есть сливочное масло, которое кончилось еще два
дня назад.
– Я посмотрела фильм, на который он мне делал намеки, и
в этом фильме маньяк убивает шестерых человек, олицетворяющих шесть смертных
грехов, а потом провоцирует полицейского на собственное убийство, потому что
сам он носитель седьмого греха.
– И что? Почему ты решила, что это имеет отношение к
твоей смерти?
Он говорил по-прежнему спокойно и деловито, точно так же,
Настя это слышала неоднократно, он разговаривал с аспирантами, которые
приезжали к нему получать замечания по своим диссертациям. Она поняла, что
Чистяков отбросил эмоции и приступил к нормальному обсуждению проблемы,
отгородившись от тягостной мысли о том, что речь, собственно говоря, идет о
возможной смерти его жены. Настя всегда ценила в нем это качество, которого
сама была лишена: в критический момент сохранять полное хладнокровие и
способность к здравому логическому осмыслению задачи. Соскользнув с
подлокотника кресла, она пересела на диван и повернулась так, чтобы ей было
видно лицо мужа.
– Понимаешь, Лешик, этот человек – мы называем его
Шутником – каждый раз оставляет рядом с трупом керамическую рыбку с пластмассовым
пупсиком, засунутым ей в рот. Я хотела сказать, в пасть, – поправилась
она. – Я долго не могла понять, зачем он это делает и что эта рыбка
означает, пока Ирочка Милованова не вспомнила, что это один из любимых образов
Босха. Мы все равно ничего не поняли: при чем тут Босх? Но запомнили. А тут мне
в руки попал американский фильм «Семь», и я…
– Я понял, – перебил ее Алексей, – я видел
этот фильм, тебе же его Саша с Дашей подарили. Ты имеешь в виду оформление
коробки?
– Ну да, – горячо заговорила Настя, – и
оформление коробки, и само содержание фильма. На коробке – картина Босха, то
есть своими рыбками он пытался привлечь мое внимание к фильму.
– Сомнительно, – покачал головой Леша, –
откуда он мог быть уверен, что ты поймешь такой сложный ход? Ты должна,
во-первых, догадаться, что рыбка с человечком имеют отношение к Босху.
Во-вторых, ты должна хотя бы подержать в руках эту кассету, а этого никто
гарантировать не может. Может быть, ты не поклонница такого жанра и вообще
подобные фильмы не смотришь никогда. А может быть, у тебя нет видеомагнитофона,
и ты не проявляешь интереса к видеокассетам. В-третьих, ты должна обратить
внимание на оформление коробки и понять, что там тоже присутствует отсылка к
Босху. В-четвертых, ты должна додуматься посмотреть сам фильм. И в-пятых,
посмотрев фильм, ты должна правильно его интерпретировать. Не слишком ли много
допущений, Асенька?
Человек, который хочет каким-то образом управлять твоим
поведением, должен быть уверен, что ты услышишь команду. А в этой схеме достаточно
много препятствий, из-за которых команда может не дойти до тебя. Ты чего-то не
додумала. Или что-то не так поняла. Давай попробуем разобраться спокойно.
Настя опустила голову и задумалась. А ведь он прав, слишком
много допущений. Для того чтобы с ними согласиться, нужно сделать еще несколько
допущений, совсем уж невероятных. Преступник должен позаботиться о том, чтобы
хоть кто-нибудь из Настиного окружения знал творчество Босха и имел возможность
обсуждать убийства, совершаемые Шутником. Нужно сделать так, чтобы у Насти в
руках гарантированно оказалась кассета, то есть иметь хоть какой-то подход к
Саше или Дашеньке. Уж больно сложно, так не бывает. Если признать, что все
именно так и было, то нужно идти дальше и «признавать, что Шутник – человек из
ее окружения, человек, знакомый и с Ирочкой, и с семьей Саши Каменского. И,
вероятно, с самой Настей тоже. Приятный вывод, ничего не скажешь.
– Леша, но это ведь не может быть кто-то из наших
знакомых, правда? – спросила она, удивляясь тому, что голос ее звучит
отчего-то жалобно.
– Почему не может? – усмехнулся Чистяков. –
Разве наши с тобой знакомые какие-то особенные? Ты мне тысячу раз втолковывала,
что преступники точно такие же люди, как и все остальные, они ходят в те же
школы, читают те же книжки, смотрят те же фильмы по телевизору, покупают газеты
в тех же киосках, а хлеб и сахар – в тех же магазинах, что и мы, у них точно
так же болит голова, и они, как и мы, ходят в аптеки за анальгином. Твои слова?
– Мои, – согласилась она.