— Тогда что же? — удивилась Петрина.
— Об этом я пока не могу говорить, но был бы благодарен вам за разрешение остаться.
— Интересно, а как вы проникли в сад?
— Я перелез через стену.
— Тогда вы действительно нарушили границы частой собственности. И мне ничего не остается, как громко закричать и позвать на помощь, чтобы вас отсюда вышвырнули!
— Умоляю вас не делать этого. Я знаю, вы добры к людям, стоящим ниже вас на социальной лестнице, и взываю к вашему милосердию.
— Почему вы решили, что я добра? — подозрительно спросила Петрина.
— Я слышал, что вы раздаете деньги уличным женщинам.
Слова Торнтона напугали Петрину: неужели ее поступки получили такую широкую огласку?!
— Пожалуйста, ничего об этом не пишите в вашей газете! — Теперь Петрина умоляла молодого человека. — Это чрезвычайно уязвит моего опекуна, да и сама я не хочу, чтобы такие сведения стали достоянием публики.
Николас Торнтон молча смотрел на Петрину. От него не укрылось волнение девушки, и он кое-что придумал.
— А могу я, в свою очередь, попросить вас об одолжении?
— Каком?
— Чтобы вы позволили мне остаться?
— Похоже, для вас это действительно важно, — все еще колеблясь, сказала Петрина. — Но я бы хотела знать почему.
— Так и быть, я вам откроюсь, если вы поклянетесь, что не перемените своего решения и не выбросите меня из сада.
— Но я могу поклясться, только узнав ваши доводы!
Петрина старалась быть острожной, ей очень не хотелось, чтобы граф прочел и газетах сообщение о ее щедрости к проституткам с Пиккадилли. Она могла себе представить, как будет шокирована вдовствующая герцогиня, узнав, что она, Петрина, разговаривала с уличными женщинами.
В растерянности девушка опустилась на скамью.
— Рассказывайте, и я постараюсь пойти вам навстречу.
— Это очень великодушно с вашей стороны, мисс Линдон! — ответил Николас Торнтон и сел рядом с ней. — Скорее всего мои обстоятельства покажутся вам не заслуживающими особого внимания, но от них зависит моя жизнь.
— Каким же образом?
— Если я получу сегодня материал для статьи, то в будущем смогу стать преуспевающим журналистом. Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Уильям Хоун?
— Нет!
— Обычно его называют «героем прессы». В тысяча семьсот девяносто шестом году он стал сторонником реформ, в шестнадцатилетнем возрасте вступив в Лондонское корреспондентское общество.
— А что он делает сейчас?
— Он издает еженедельник «Реформист-наблюдатель».
— Я об этом издании слышала. По правде говоря, даже читала.
— Я пишу для этого издания, — сообщил Николас Торнтон. — Но Уильям Хоун в прошлом году угодил в тюрьму, и в его отсутствие журнал почти захирел.
— А что с ним сейчас?
— Сейчас он на свободе и собирается издавать газету «Джон Буль». И он обещал мне хорошее место в редакции, если газета будет расходиться, а я-таки думаю, что будет.
— Но она еще не выходит?
— Чтобы издать новую газету, требуется время, а пока я хочу наглядно продемонстрировать Уильяму Хоуну, какие статьи мне по плечу. Его друг, владелец «Курьера», согласился их опубликовать.
— Понимаю, но о чем будет статья, так необходимая для вашей карьеры?
— Я буду с вами совершенно откровенен, мисс Линдон, иначе меня попросту выбросят из сада, и тогда мне придется написать статью о вас, а не ту, за материалом для которой я сюда влез.
Он сказал это любезно, но Петрина уловила в его словах скрытую угрозу.
— Расскажите, что это за статья. О ком?
— Вы знаете леди Изольду Герберт?
— Разумеется.
— И вы знаете, что все только и ждут, когда будет объявлено о ее помолвке с графом Стэвертоном, и это может произойти в любой момент?
— Да, — очень тихо ответила Петрина.
— Ну так, по всей вероятности, граф не очень спешит сказать слова, которые сделают миледи графиней Стэвертон.
Петрина промолчала. Она ощутила пронзительную боль в сердце, которую причинили ей слова этого человека.
— И леди Изольда придумала свой собственный маленький план, как все ускорить.
Петрина буквально онемела от услышанного.
— Свой собственный план? — вымолвила она наконец. — Какой же?
— Она попросила меня подождать здесь и заметить точно время ее отъезда из дома графа.
— Но чего она этим добьется? — спросила Петрина и в тот же момент поняла, в чем заключался замысел леди Изольды.
Сплетникам из высшего света будет весьма интересно узнать, что в доме графа состоялся званый обед, на котором присутствовал принц-регент. Но еще интереснее им будет узнать, что леди Изольда после отъезда гостей осталась в Стэвертон-Хаусе и вернулась домой только ранним утром следующего дня.
Длительность ее пребывания в гостях будет подчеркнута особо, и графу, как благородному человеку, придется сделать ей предложение.
В ту ночь, когда граф поймал Петрину с украденными письмами, у нее уже были кое-какие подозрения на его счет: она догадывалась, что он возвращается от леди Изольды, которая жила совсем близко от Стэвертон-Хауса. Но если граф в ту ночь пробрался домой незамеченным, то миледи отбудет из Стэвертон-Хауса с шумом и громом, и ее слуги, так же как и слуги графа, будут знать, что сообщение в газете соответствует действительности.
За время своего пребывания в Лондоне Петрина узнала неписаные, но очень жесткие правила поведения, налагаемые обществом на своих членов.
Джентльмен мог напиться до бесчувствия и валяться под столом, задолжать кому только можно, иметь бесчисленные любовные связи с замужними женщинами, но он не должен был ни под каким видом нарушать принятый обществом кодекс чести.
Он должен был защищать честь и репутацию дамы, и Петрина знала, что если граф запятнает эту честь, то общественное мнение заставит его загладить свою вину.
Леди Изольда придумала умный план и действовала наверняка.
Граф неоднократно говорил Петрине, что не собирается жениться ни на леди Изольде, ни на ком другом. Она ему поверила. Но за последние несколько дней грум леди Изольды так часто стучал в их дверь, привозя очередное послание, что Петрина начала в этом сомневаться.
Но сейчас, узнав о давлении, которое оказывали на графа, заставляя сделать то, чего он не желал, Петрина поняла, что должна его спасти.
Ее пылкое воображение стало рисовать самые различные способы осуществления этого замысла. Девушка с головой ушла в свои мысли, так что Торнтон с некоторым беспокойством поглядел на нее:
