— Подойди ко мне! — воскликнула я. Мальчик сделал несколько шагов и остановился.
— Ты понимаешь по-английски?
— Да, миссис.
— У тебя больная нога. Ты должен прийти ко мне в дом за лекарствами. Ты понимаешь меня?
Мальчик печально кивнул.
— Если ты не придешь, — громко сказала я, чтобы остальные могли слышать, — все мальчики скажут, что ты боишься, а я просто подумаю, что ты глупый мальчик. Как тебя зовут?
— Рао.
— Мы договорились с тобой?
— Да, миссис, — ответил он.
Вождь сделал знак и группа индусов покинула берег реки. Со мной остался лишь Радж.
— Послушай, Радж, что же еще сказал вождь? — спросила я, когда мы остались одни.
Радж, с минуту поколебавшись, ответил:
— Он сказал, что на этом месте ничего не вырастет.
Глава 8
На следующий день я узнала, что неподалеку от нашей фермы находится больница. О ее существовании мне рассказал Радж. По его словам, это учреждение было чуть ли не «геенной огненной», или «чертовым логовом», куда ни один из здравомыслящих и уважающих себя индусов никогда не осмелится зайти. Иного объяснения я так и не смогла добиться и решила собственными глазами увидеть, что же это такое. Кроме того, я надеялась, что смогу оказаться там кому-нибудь полезной.
Итак, я отправилась в больницу. На ступенях больницы сидела женщина. Ее лицо было закрыто покрывалом, а руки сложены на коленях. Позади нее стоял хозяин нашего дома — барон Тави.
Я сразу разглядела, что в больничном дворе толпился народ.
— Что все это значит? — спросила я у барона, слезая с лошади.
— Народ пришел в волнение, миссис Рочестер, сказал он. — А виной всему — фанатизм. Но это ерунда. Такое бывало и раньше. Только прошу вас, не ходите туда.
Не сказав ни слова, я хотела уже войти, но увидела одного из индусов, больного лихорадкой. С полдюжины громко кричащих друзей выносили его из больницы. Сидящая на ступенях женщина очутилась подле него и подняла смуглую руку, в которой блеснуло широкое лезвие ножа.
— Что вы делаете? — закричала я. Но барон схватил меня за руку.
— Лучше вам все-таки не ходить туда, — прошептал он.
— Однако что все это значит?
Мой вопрос был как нельзя более оправдан.
Больница находилась во власти волнующейся толпы. Народ тащил постели, кастрюли, лампы и белье; бегая взад и вперед по лестницам, люди негромко переговаривались между собой и спускали больных с верхних этажей на носилках; они были точно муравьи, выносящие яйца из разоренного муравейника — человек по шесть-восемь на каждого пациента. Кое-кто из них держал в руках букеты цветов. Спуская носилки по лестнице, одни то и дело останавливались и бормотали молитвы, другие доставали воду из колодца и поливали ею пол вокруг кроватей.
Посередине двора сидел совершенно голый, вымазанный пеплом старый индус, длинноволосый, с когтями, длинными, как у орла. Он размахивал над головой посохом с оленьим рогом на конце, острым, как копье, и громко распевал какую-то однообразную мелодию, побуждающую всех действовать проворнее.
Когда я подошла к нему, его песня превратилась в исполненный лютой ненависти вопль.
— Я хочу поговорить с вами, — сказала я, заставив толпу притихнуть.
Я высоко подняла руки над головой, но старый индус продолжал свою песню.
Дрожа всем телом, я подошла к нему решительным шагом и закричала:
— Переведите ему кто-нибудь, чтобы он замолчал! К моему удивлению, он умолк. И я обратилась к толпе:
— Что случилось? Почему вы хотите уйти из больницы и уносите отсюда умирающих? Вы свободны и можете, конечно, уйти в любую минуту… Но сейчас жарко… Я прошу вас, ради вас самих и ради ваших детей — не уходите больными… Пока не вылечитесь… Ваш путь к дому будет тяжелым и долгим.
— Верно! Она права! — сказал чей-то голос.
— Но что же делать нам? — неуверенно спросил кто-то. — Что до меня, я бы охотно остался и спокойно умер здесь, но говорят…
Шум возобновился.
— Там на пластырях написаны колдовские заклинания. Может быть, нас насильно хотят сделать христианами? Что означают красные метки на пластырях? Мы не хотим, чтобы на нас наклеивали дьявольские знаки!
— Они жгутся, как адский огонь!
— Священник пришел сюда вчера — тот святой человек, что стоит вон там, во дворе, — и сказал, что ему было откровение, когда он сидел в горах: все это дело рук дьявола, который хочет отвратить нас от нашей веры.
— Да, да! Он хочет, чтобы мы вышли из больницы с метками на теле!
— А дети, которых мы родим в больнице, будут с хвостами, как у верблюдов, и с ушами, как у мулов.
Тише! Тише! — воскликнула я, услышав эти выкрики. — Какие пластыри? Что за детские глупости вы говорите о пластырях и дьяволе!
— Но так говорит наш священник.
— Какое мне дело до того, что говорит священник? Разве он здесь ухаживает за вами? Просиживает с вами ночи? Дежурит у ваших постелей, взбивает вам подушки, держит вашу руку в своей, когда вам больно?
— Он святой человек. Он не раз творил чудеса.
— Мы навлечем на себя гнев богов! — раздавались голоса.
— Что знает о лекарствах ваш священник?! — воскликнула я. — Прошу вас, не слушайте его! Возвращайтесь в свои палаты до тех пор, пока не вылечитесь.
В это время старый индус поднялся на ноги, и мой призыв утонул в потоке его брани, проклятий и угроз. Люди стали по двое, по трое отходить от меня, унося или силой уводя своих родственников.
Я уговаривала их остаться, но все было тщетно.
С каждой минутой палаты больницы пустели, и старик снова затянул свою песню, а потом начал как-то дико приплясывать.
Я смотрела и смотрела, как под безжалостным солнцем несли тех, кому оставалось жить, быть может, всего несколько часов.
— Печальный случай, — проговорил барон Тави. — Всему виной религиозный фанатизм и нетерпимость. Это своего рода мания в здешних краях. Я уже был один-два раза свидетелем подобных инцидентов. Один раз из-за каких-то порошков, а в другой раз они говорили, что мензурки — это священные сосуды, а цинковая мазь — это коровий жир.
Я с изумлением смотрела на барона.
— Вы думаете, они уже никогда не вернутся? — спросила я, запинаясь.
— О, миссис Рочестер, через время, один-два человека… Если поранит тигр или воспалятся глаза…
Я посмотрела на женщину у крыльца, которая, нагнувшись, взяла с земли горсть песка, пропустила его сквозь пальцы, отряхнула ладони и покачала головой.
— Я ухожу! — решительно сказала я, садясь в седло.
