«Самоуничтожение».
Он набрал его, стараясь не ошибиться ни в одном символе цифрового пароля, и закончил командную строку сигналом «ввод».
Автоматическое орудие периметра захлебнулось, словно из управляющего им компьютера кто-то вынул программную волю.
Рядом зажглись тревожным красным цветом маркеры двух обездвиженных андроидов, внизу, среди руин произошло то же самое.
Бой был выигран, но какой ценой?
Столетов устало опустился в кресло и, переключив командную частоту коммуникатора, произнес:
– Хабаров, здесь командный один. Операция завершена. Повторяю: операция завершена, противник ликвидирован. Доложить о потерях.
Он переключился на прием, со смешанным чувством страха и надежды ожидая ответа от тех, кто оставался внизу, обороняя две бронемашины.
* * *
Полковник Грин пришел в себя, когда последние отголоски ночного боя уже отгремели.
Он не понимал, где находится и что происходит вокруг, в его сознании зиял чудовищный провал беспамятства.
Чуть повернув голову, он уловил стойкий кисловатый запах гари, витающий в воздухе, увидел сумеречные контуры городских руин и край носилок, к которым было пристегнуто ремнями его тело.
Внезапно в поле зрения вплыло знакомое лицо. Сержант Хабаров шел рядом с носилками и курил, его шлем был откинут на спину, на плечевых пластинах брони четко выделялись свежие выщербины от пуль, и от этих явных свидетельств недавно закончившегося боя на полковника разом обрушилась масса ощущений. Он услышал наконец отдаленный рык перегруженного мотора бронемашины и, скосив глаза, увидел яркие солнца фар, в свете которых плясала ухабистая, изрытая свежими воронками дорога.
Он не понимал, что с ним случилось, не знал, что произошло на Гефесте, но четко уловил окружавшие его детали, такие, как следы от пуль на фототропной броне, кисловатый запах взрывчатки и свежие, еще курящиеся дымом воронки вокруг.
Сознание рушилось в какую-то черную, неодолимую бездну непонимания…
– Сержант… – хрипло позвал он. Шагавший рядом Хабаров повернул голову. Несмотря на усталость, его лицо озарила тень улыбки.
– Пришли в себя, господин полковник?
– Был бой?
– Да. Эти наверху захватили управление периметром и дройдами.
– Все уже кончено?
– Да. Покрошили мы их. Капитану Столетову удалось прорваться наверх и отключить боевые системы, но мы к тому времени уже практически справились сами.
– Потери? Потери есть?
– Четверо раненых… – ответил Хабаров, опять устало улыбнувшись. – Тяжелых нет, так что все будет в порядке.
Тяжелых нет…
Одна из немногих фраз, что способна подарить командиру несколько секунд не познанного никем другим счастья.
* * *
Сержант ошибался, ведя счет потерям скоротечного ночного боя.
Была и невосполнимая утрата, и человек, который горестно и остро переживал ее…
Еще курились дымом воронки, щедро усеивавшие сектор обстрела орудия, которое работало по котловине до последней секунды боя, а между ними, вглядываясь в прогорклый сумрак, медленно шла девушка.
Ее глаза, свыкшиеся с полумраком, пытливо высматривали в темноте еще одного павшего в бою. В окрестных руинах догорали остовы подбитых боевых машин. Лужицы масла, натекшие из их пробитых сервоприводов, пропитали бесплодную землю и горели, воспламенившись во время боя от искр, фейерверки которых уже унялись, больше не били из-под расколотых пулями кожухов… и потому, наверное, скорчившиеся эндоостовы андроидов казались в темноте гротескными светильниками – голубоватое, чадящее пламя облизывало их, заставляя огрызки городских стен отбрасывать длинные, причудливые тени…
Дана шла вдоль знакомой улицы, но ее разум воспринимал окружающее как совершенно новую и незнакомую реальность.
Сколько непонятых событий промелькнуло вокруг, закружило ее, словно щепку, не спрашивая, хочет ли она принимать участие в них?..
Люди, спустившиеся с неба, были непонятны… они пугали ее своей властью над миром и странным непостоянством. Сначала безучастные, потом – сострадающие, но, как выясняется, – это они своим вторжением на Гефест породили эпидемию… и сами же вызвались помочь ее сородичам, потом вступили в бой, и унылая, неколебимая, как, казалось, действительность котловины стала вдруг похожа на тот воющий ад, что привиделся ей в электронном окне во время второй попытки свидания с Кристофером.
Она боялась окружавших ее людей. Дана откровенно страшилась того, что они останутся тут навсегда и ее жизнь потечет иначе, под чужую, навязанную диктовку, как в момент скоротечного боя, когда ей сказали: «Ты можешь и должна…»
Все в прошлом… Все уже закончилось… Так пыталось утешить ее подсознание, но глаза видели иное: чадящие эндоостовы сервомашин и свежие, курящиеся дымом воронки.
Больных на двух бронемашинах действительно увезли наверх, все вроде бы улеглось… но девушка остро ощущала, что мир вокруг изменился, он стал страшным и неузнаваемым. Она испытывала в эти минуты такое одиночество, какого никогда не ощущала в прошлом… Дана не понимала, что чувство, осенившее ее, – это не одиночество, а отчужденность.
Она отчаянно искала зацепку, соломинку для своего сознания, чтобы связать его с этим новым прогорклым миром, где властны не законы медленного разрушения, а внезапные пришельцы…
Единственный подходящий образ, который она носила в себе, как ни странно, был связан с Кристофером Раули.
Он казался ей таким же одиноким, потерявшимся в этом мире и никому не нужным… Его душа выглядела заблудившимся призраком, таким же потерянным и дрожащим, как сама Дана.
В чем-то она обманывалась, в чем-то была права, ведь дройда никто не искал, о нем забыли в горячке событий, восприняв как факт его внезапное появление и такую же внезапную гибель, подарившую капитану Столетову и его бойцам драгоценные секунды для рывка в тоннель.
Прошло больше часа в безрезультатных поисках. У далекого горизонта котловины, там, где утренний туман смешивался с пепельными облаками Гефеста, уже начала заниматься полоска зари, когда она наконец увидела его. Изуродованный осколками корпус бытового робота-андроида лежал неподалеку от черного зева ведущего наверх тоннеля.
Сдержав вскрик, Дана бросилась к нему.
Глупая девочка…
Она видела Раули лишь однажды, когда его душа еще была заморожена непониманием собственной Вселенной, она тайком пробралась в Логр, совершив поступок, который граничил с техническим чудом, с одной стороны, и мог быть расценен как преступление против личности – с другой.
Она разбудила его душу своей простой, бесхитростной логикой, которая по наивности не делила мир на хорошее и плохое, полезное и бесполезное.
