— Я знаю, ты вернешься. Вообще-то, я тебе уже давно поверил. Вы ничего — и ты, и твои сестры.
— Да, вот еще что, — сказал Майкл. — Твой папа скоро тоже будет здесь.
Стивен Мак-Клаттери замер на лестнице, стоя одной ногой на борту шлюпки. Он разинул рот, потом снова закрыл его.
— Мы с сестрами встретили его в Мертвом городе, — продолжал Майкл. — Мы ему сказали, что ты жив. Он очень скоро будет здесь с остальными вашими мужчинами.
Проходили секунды. Лодка тихо покачивалась на волнах.
— Мне очень жаль, — первым нарушил молчание Майкл. — Мне надо идти.
Мальчик сглотнул и кивнул, так и не сказав ни слова. Только взгляд у него стал такой, что Майкл запомнил его на всю жизнь. Потом Стивен Мак-Клаттери оттолкнул шлюпку, провел рукой по лицу, резко развернулся и полез по ступенькам на палубу.
Анни, девочка, которую Графиня угрожала сбросить с плотины в ущелье, сидела рядом с Майклом.
— Не волнуйся, — сказал он ей. — Мы всех заберем.
Она молча кивнула ему со дна шлюпки, крепко прижимая к себе куклу.
Несколько минут ушло на то, чтобы разобраться с веслами и научиться слаженно грести. Сначала весла шлепали по воде вразнобой, лодка почти не двигалась вперед, а однажды даже развернулась вокруг своей оси. Но Майкл сумел задать ритм гребле, командуя: «Раз-два… раз-два», и вскоре они уже уверенно шли через озеро.
А потом, когда они были примерно на полпути к берегу и у Майкла так разболелась спина, что он стал думать, почему доктор Пим не мог оставить лодку заколдованной, вдруг раздался чудовищный «БУУУМ», и огромный столб воды взметнулся в небо над плотиной. Майкл едва успел схватить Анни и крикнуть, чтобы все держались крепче, когда ударная волна чуть не перевернула шлюпку.
Дальше Майкл помнил только то, что яростно работал веслами и кричал:
— Раз-два! Раз-два! Раз-два!
— Он идет, он сейчас будет здесь… Но как это может быть? Что мне теперь делать?
— Полагаю, тебе следовало предусмотреть такую возможность до того, как ты решила предать своего господина.
— Замолчи!
Лампы зажглись вновь, но скрипка с каждой секундой звучала все громче. Графиня лихорадочно металась по каюте, прижимая к груди книгу. Ее страх еще сильнее напугал Кейт. Как страшен должен быть этот Грозный Магнус, если сама Графиня, которой повиновалась целая армия живых мертвецов и которая, даже пребывая в смятении, продолжала удерживать Кейт в оцепенении, а доктора Пима пригвожденным к стене, вся дрожала при одной мысли о нем?
— Мне просто кажется, — невозмутимо заметил доктор Пим, — что ты проявила досадное легкомыслие.
— Я же приказала тебе замолчать, старый дурень! — Сейчас Графиня была похожа на загнанного в угол зверя — столь же напуганного, сколь опасного.
— Прости великодушно, но я никак не возьму в толк, почему это я дурень? Кажется, это не я предал существо в десять раз могущественнее себя, надеясь, что это сойдет мне с рук.
Графиня в бешенстве обернулась к волшебнику:
— Так это был ты, да? Ты рассказал ему! Ты послал ему какое-то послание!
В руке Графини сверкнул нож, которого там не было еще секунду назад. Кейт рванулась изо всех сил, но все было бесполезно. Музыка стала еще громче, звук нарастал одновременно со стремительным ускорением темпа. Графиня бросилась на доктора Пима.
— Если мне суждено погибнуть, — прошипела она, — то я умру не одна!
Кейт хотелось крикнуть доктору Пиму, чтобы он сделал хоть что-нибудь — произнес какое-нибудь заклинание или хоть плюнул бы в лицо Графине.
Но тут музыка вдруг замерла.
А вместе с ней замерла и Графиня — с ножом, занесенным над головой волшебника, с лицом, искаженным страхом и ненавистью.
— Дорогая моя, — сказал доктор Пим, — боюсь, твое время истекло.
И Графиня рухнула на пол.
Невидимые руки, державшие Кейт, разжались, и девочка сама чуть не свалилась на пол — столь решительным и молниеносным оказалось освобождение. Доктор Пим тоже был свободен, однако знаком велел Кейт оставаться на месте. Он не сводил глаз с неподвижного тела Графини. Атлас валялся на полу рядом с ней. Чего он ждет? Это же был их единственный шанс! Нужно хватать книгу и бежать! Спасаться, пока…
Лежавшее на полу тело шевельнулось.
Очень медленно Графиня поднялась на ноги. Но что-то в ней изменилось. Ее золотые волосы стали темно-зелеными, а глаза засверкали, словно бриллианты. Сейчас она была еще прекраснее и загадочнее, чем раньше. На мгновение она остановила свой сияющий взгляд на Кейт, а потом повернулась к доктору Пиму и улыбнулась.
— Ах, как же долго, Станислаус!
Только тогда Кейт поняла, что перед ней не Графиня.
— Значит, моя милая Графинюшка решила предать меня и оставить Атлас себе? Ну надо же! Ах, Станислаус, неужели преданность нынче стала столь редкой добродетелью?
Тот, кто принял облик Графини, вытянул перед собой руки, любуясь их длиной и стройностью. Это было очень странное зрелище, не часто увидишь, как кто-то примеряет и оценивает собственное тело.
— Возможно, — отозвался доктор Пим, — в этом следует винить не столько слабого сторонника, сколько предводителя, не сумевшего внушить преданность.
Зеленоволосое создание рассмеялось, и Кейт с невольным изумлением поняла, что слышит самый настоящий смех — искренний, веселый и радостный, нисколько не похожий на звонкий искусственный хохоток Графини.
— Туше, Станислаус! Ты совершенно прав! Как всегда, мой старый друг, как всегда. Держу пари, эта юная дева непоколебимо предана тебе?
Кейт напряглась, когда она (или он?) приблизилась к ней. Вблизи оказалось, что зелень волос новой Графини напоминает не изумрудные краски луга, а скорее таинственные зелено-черные сумерки джунглей, и этот цвет менялся и колыхался, словно живой, а в прекрасных сверкающих глазах горела неистовая жажда, напугавшая Кейт. Потом она снова услышала скрипку. Мелодия, поначалу тихая и робкая, звала Кейт, приглашая ее на танец; она говорила о том, что время подходит к концу и мир уже в огне; она звала ее танцевать, ибо пришло время для танца; она говорила о горящих городах и людях, бегущих в страхе, о тьме, разрушении, хаосе и руинах; иди же, звала музыка, присоединяйся к танцу, присоединяйся к танцу. Мелодия все глубже и глубже пробиралась в душу Кейт, и вскоре она с ужасом почувствовала, как часть ее отзывается на этот зов; ей хотелось забыть обо всем, не знать ни забот, ни тревог и жить одним мгновением, прежде чем все закончится навсегда, но потом она вдруг увидела перед собой скелет с блестящими глазами и в страхе отпрянула назад, словно только что балансировала на краю обрыва. Музыка стихла.
Графиня стояла перед ней — зеленоволосая, звездноглазая — не вполне Графиня, но уже и не скелет.
