После счастливой находки два дня подряд казалось, что у Никеля все кончится благополучно. Потом вернулась прежняя тревога.
И вот ведь дурацкое положение! Они даже не знали здешнего адреса Никеля. Некуда было пойти и спросить: как там? Хотя, конечно, могли и узнать, но все равно не решились бы пойти. Придешь, а тебе скажут… такое…
В середине июня они встретили на улице Юлию Васильевну. Она вела в парк, на карусели, ребят из школьного лагеря.
— Здрасте, мои ненаглядные. Вот уж не думала, что вы гуляете вместе! Чудо чудное… А почему не ходите в лагерь? Там интересно…
— Юлия Васильевна… — сказал Федя.
— Да, Юлия Васильевна, — сказал Андрюша. — Вы, случайно, не знаете?..
— Что?
— Ну… как там с Никелем… с Кельниковым? — выговорил Федя и сжал в кармане шарик. И стал смотреть на одуванчики.
Юлия Васильевна посерьезнела:
— Я… не знаю, ребята. Наверно, еще никак. Там ведь до операции долгий подготовительный период. Так мне его мама говорит. Я ей звонила на днях…
— Повеситься можно… — пробормотал Андрюшка.
Она пригляделась:
— А вы что? Разве такие друзья с Никитой? Вот не думала…
— Ну… друзья, не друзья… — вздохнул Федя.
— А на душе маета, — честно договорил за него Андрюшка. — Ходишь и не знаешь, что делать…
Она покивала:
— Да… Остается только ждать и надеяться. — И вдруг добавила: — Некоторые люди молятся в таких случаях. Если верующие… — Потом будто встряхнулась: — До свиданья. В лагерь — то заглядывайте, если заскучаете… — И повела за собой вереницу послушных малышей в разноцветных кепчонках и панамках.
А Федя и Андрюшка — до лагеря ли им было?
— Ты верующий? — угрюмо спросил Федя.
— Ну… в общем — то да. Мне бабушка про веру рассказывала. И в церковь водила в прошлом году, на Троицу… А ты?
— Я… наверно, тоже да. Раз крещеный… Я в первом классе крестик носил, только потом шнурок порвался… А ты молитвы какие — нибудь знаешь?
— Одну помню…
— Тогда… идем?
Церковь (которая назвалась Михаило — Архангельская) была недалеко. Возносила белую колокольню и золотые кресты над деревянными кварталами, над крышами и башенками университетских зданий. Стояла она за узорчатой решеткой, среди небольшого сквера. Ко входу вела вымощенная плиткой дорожка. У приоткрытой двери сидели несколько старух. Над дверью висела застекленная икона со славным таким молодым лицом — наверно, это и был архангел Михаил. Трубачи робко подняли глаза к иконе, а одна из старух сурово сказала:
— Куда это вы такие обтрепанные?
Они были в прошлогодних бриджах с клочками и оборванными хлястиками у колен, в замызганных футболках и в кроссовках, похожих на раздавленные птичьи гнезда. Непричесанные, конечно. Федя, однако, набрался храбрости и заспорил:
— А чего! Это же храм Божий, а не филармония. Сюда можно без нарядов.
— То — то и есть, что храм. А вы как… на сбор металлолома. Хоть бы рубахи надели чистые…
Наверно, их бы все — таки не задержали, поворчали только. Но Андрюшка и Федя — оба одинаково — почувствовали себя так, словно явились незваными на чужой праздник. Андрюшка потянул Федю за рукав. Назад.
— Давай уйдем…
За церковной калиткой он виновато объяснил:
— Наверно, эта тетка правильно сказала. Мы в самом деле такие обормоты… Бабушка моя, когда меня в церковь собирала, оглаживала целый час…
— Небось, полотенцем… — усмехнулся Федя. Вспомнил про весеннее «воспитание» в прошлом году. Андрюшка тоже хмыкнул, но без веселья.
— Дело не в рубашках, — рассудил Федя. — Бабки решили, наверно, что мы просто так, для забавы. Они ведь не знают… Может, им объяснить?
— Не хочется почему — то… — повел плечами Андрюшка. — Федь, знаешь что? Есть одно место…
— Какое?
— Ну… где можно помолиться. И даже внутрь заходить не надо.
— Это где?
— Недалеко.
Они пошли мимо учебного корпуса, мимо длинного профессорского дома и старинного особняка с аптекой. Остановились на перекрестке. Напротив ярко краснел под солнцем небольшой кирпичный костел. С острой башенкой, с колоколом на ней.
— Вот, — сказал Андрюшка. — Смотри, там статуя…
За воротами изгороди, перед входом в костел, подымалась на постаменте небольшая скульптура. Белая, будто из фаянса. Мужчина с маленьким мальчиком на руках.
— Это Иосиф с маленьким Иисусом. Муж Богородицы. Он всегда заботился об Иисусе, был его земным отцом и поэтому стал святым… Мне бабушка говорила.
— Ну и что? — недоверчиво сказал Федя.
— Перед ними и можно прочитать молитву…
Федя осторожно проговорил:
— Дрюша, костел — это ведь церковь для католиков. А мы же вроде бы православные. Будет, наверно, недействительно…
— Да какая же разница! Иисус Христос один на всем свете! А различия для церквей придумали взрослые, из — за всякой политики! Детям — то не все ли равно?.. Смотри, Иисус тут совсем обыкновенный мальчик. Он, наверно, должен услышать других мальчишек…
Федя вдруг вспомнил большеглазого пацаненка среди тех, кого вела в парк Юлия Васильевна. Один из всех он был без панамки, без кепки, со светлыми кудрями и задумчивый такой…
— Дрюша, идем… — и они, переждав цепочку легковушек, перешли дорогу.
Во дворе костела за изгородью из редких железных копий никого не было. Дверь храма оказалась запертой. Трещали кузнечики. На улице в эту минуту — тоже никого. И они почти без робости встали перед статуей. Иосиф смотрел озабоченно, а маленький Иисус чуть улыбался.
— А как тут надо креститься? — прошептал Федя. — Если по — нашему, то справа налево. А по — католически, кажется, наоборот…
— Можно так и так. На всякий случай…
И они перекрестились «так и так».
— А молитва? — опять шепнул Федя. — Ты говорил, что помнишь…
— Есть такая. Бабушка часто читает. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя…» «Мя» значит «меня». Но можно ведь и так: «… Помилуй Никеля… то есть Никиту Кельникова»…
— Наверно, можно… Ты говори, а я за тобой…
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий… — негромко сказал Андрюшка, и Федя чуть сбивчиво повторил.
Андрюшка проговорил дальше:
— Помилуй Никиту Кельникова… нашего друга… и помоги ему…
— …И помоги ему, — согласился Федя с таким продолжением молитвы. И даже защипало в глазах.
— Теперь давай еще раз, вместе…
— Давай.
