Предварительно Лодька составил список по алфавиту и теперь выводил:
«Аронский Борис»… Вообще-то Борька говорил, что его настоящее имя — Борух, но в «Геркоме», пожалуй никто не поймет. Для всех он Борис и Борька (или еще «Арон»)…
«Атусов Игорь»… Вот кто мог стать настоящим командиром «Геркома», если бы захотел… Да он и был командиром герценской ватаги всегда, только это почти не замечалось. Красивый, с черным крылом волос, сдержанно-улыбчивый, иногда насмешливый, никогда никого не обидевший, имевший ответы на все в жизни вопросы… Каждый знал, что у Атоса настоящая любовь — к десятикласснице двадцать первой школы Кате Орловой, и никому в голову не приходило хоть самую капельку пошутить над этим. А ведь по поводу Лешкиной Валечки Лазарчук и Шуркиной Елены Прекрасной не раз добродушно зубоскалили…
Брыкалин Семен. Иначе говоря, Цурюк. О нем чего много говорить, Цурюк он и есть Цурюк. Небось, кто-нибудь скажет, что не надо ему давать удостоверение, такой бестолочи. Но куда его денешь, тоже «герценский»…
«Гоголев Владимир»… То есть Вовка Гоголь. Вредноватый пацан, однако не злопамятный. О книжках с ним говорить — все равно что причесываться мыльницей. Зато футболист хороший (прямо скажем, не то, что Лодька). И находчивый. Летом вмиг выудил из воды растерявшегося Костика, когда тот ухитрился с мелководья сорваться на глубину и стал пускать пузыри…
«Григорьев Алексей»… В те несколько месяцев, когда Лодька и Лешка жили в одном доме, отношения у них были «самые-самые»… Они по вечерам обсуждали книжки и фильмы, играли в шахматы, рассматривали марки, которые Лешка десятками дарил Лодьке. Он Лодьку бесплатно проводил в «Комсомольский» кинотеатр, потому что мама его, Анна Васильевна Григорьева, работала киномехаником. Он сдержанно завидовал Лодьке, что у того вернулся отец, и рассказывал про своего отца — командира батареи, погибшего под Витебском…
«Каблукова Зинаида…» Сперва Лодька засомневался: зачем ей это? Но… хоть и не гоняет мяч с мальчишками, не купается на Песках, не бесится на катушке, а все равно своя. И даже… Лодька подумал, что хорошим командиром могла бы стать именно Зина — с ее умением всем помогать, всех мирить. С ее гитарой и песенкой про лодку и собаку. Жаль, что она редко выходит на улицу… Но удостоверение конечно ей дать надо.
«Каюмов Рашид». Молчаливый и старательный парнишка. Когда строили катушку, вкалывал больше всех, а говорил всех меньше. Совершенно не терпит драк, но однажды, когда Синий во время футбола в цирковом сквере довел его своими дурацкими придирками (не так бьешь, не тому пасуешь), Рашид сцепился с Толькой не на шутку. Синий даже ревел, прижимая ладонь к фингалу, и всех уверял, что Каюм дрался зажатой в кулаке немецкой медалью. Но это была такая брехня, что не поверил даже Славик…
И его Райке, тоже надо выписать удостоверение. Она с мальчишками играет редко, но все-таки сестренка Рашида. Причем не нытик и не ябеда, хотя и грозит иногда «скажу маме…» Да и Каюм обидится, если оставишь Раиску без «документа»…
«Логинов Гарий»… Кто бы мог подумать, что из боязливого «золотушного» первоклассника, затюканного сына горластой тети Даши и пьяницы-отца через четыре года вырастет вот такая честно-храбрая личность!.. Впрочем, тетя Даша тоже изменилась — мужа-алкоголика «отселила», крикливый характер малость утихомирила, Гарика не обижала…
«Мурзинцев Александр»… Длинный, белобрысый, любопытный. Постоянно таскает в кармане блокнот, чтобы записывать «выдающиеся события нашего квартала». Но ни писателем, ни историком стать не собирается и говорит, что самое интересное дело на свете — электричество…
Ну, кто там еще?
Ух ты, сразу трое на букву «С»…
«Санаев Владимир»… Про него Лодька толком ничего и не знает. Вовчик бывает в компании не часто, больше гоняет где-то на своем блестящем велосипеде. Но старшие Санаева ценят, говорят «голова». В школе чуть ли не сплошной отличник. Ну и как не быть таким, если сын знаменитого врача? Небось, и сам собирается в доктора…
«Сатин Анатолий…» Толькину маму звали тетя Сина. Ефросинья Сатина, мать троих сыновей и дочери. Толька был гораздо младше остальных, сам про себя говорил: «поскребыш»… Когда братья и сестра выросли, он все еще оставался мальком, и тетя Сина тряслась над ним больше, чем над остальными. Была она громкоголоса, то и дело слышалось со второго этажа:
— Натолий!.. Натолий кому я ору, где тебя носит холера?..
— Опять Тольку Синина кличут, — переговаривались соседки. — А он, зараза, где-то рыщет, мать хоть надорвись от крика…
Вот и был он в дошкольные времена Толька Синин, а после стал просто Синим…
В прежние годы Лодька и Синий не однажды сцеплясь в потасовках — почему-то любил Толька придираться к Севкину (считал его, наверно, слабачком). Но со временем притерпелись друг к дружке, появилось что-то вреде симпатии…
«Сидоркин Валерий»… Лодька не раз видел его рисунки. Не только портрет Зины Каблуковой, но и другие: разгоряченных футболистов, задумчивого Славика в венке из одуванчиков, который сплела Райка; Фонарика, старающегося лизнуть ободранное о поленницу плечо… И всякий раз удивлялся: умеет же человек!.. Валерка выглядел растрепанной личностью, но по характеру он был вроде Костика. И вроде Фонарика, только без его отчаянной лихости…
«Ростович Константин»… Юный кларнетист и вообще образцовый ребенок. Сын известного милицейского начальника (в одном из домов на Герцена отдельная большая квартира). Казалось бы, кампания на Стрелке совсем не для такого мальчика. Но мальчик «приклеился». И самое интересное, что не вызывал насмешек вежливыми речами и «культурным» поведением даже у Синего и Гоголя…
«Тминов Вячеслав»… Лодька знал: никто не скажет, что Славику не надо давать удостоверение из-за малого возраста. Он ведь с давних пор «приложение» не только к Шурику Мурзинцеву, но и ко всей компании. Да теперь уже и не «приложение», а «один из…» Особенно после нырянья в бочку…
…Себя Лодька поставил в списке не по алфавиту, последним. И размышлять про себя не стал. Потому что все тут ясно. То есть не все, конечно, только… чем дольше про себя думаешь, тем больше находишь в себе совсем не героических черт. Кому это надо? Лучше поскорее закончить работу, сделать перевод (будь он проклят!) по-немецкому и залечь на кровать с романом Стивенсона «Похищенный»…
Лодька на всех удостоверениях вывел сверху мелкими буквами «ГерКом», сложил ватманские карточки в стопку и полез за учебником «Deutsch».
— Их хабе кайне вунш ди хаусауфгабе цу махен, — сказал он себе, зная, что фраза весьма далека от правильной немецкой грамматики. Но смысл ее вполне соответствовал настроению: «Я не имею желания делать домашнее задание». Но «хабен» ты «вунш» или не «хабен», а пришлось посидеть минут сорок. Зато потом — скрип рангоута, вой шторма в такелаже, загадки и риск…
— На чтение — ровно час. Потом долой свет и носом в подушку, — решительно напомнила мама.
— И хабе кайне вунш ди лихт цу выключайтен и нос в подушку цу втыкайтен…
