— Откуда она это взяла?!
— А я рассказал ей про твое колдовство!
«Еще не легче!»
— Дернуло тебя за язык! Она, небось, подумала: обманул моего ребенка. В чем тут надежность-то?
— Ничего она не подумала! Она сказала… вот как сказала: «Он поддержал тебя в трудную минуту. На этого человека можно положиться, он твердый»…
«Ага, прямо гранитный. Видела бы она, как тогда ревел рядом с Томкой…»
Лёнчик спросил упавшим голосом:
— Ты раздумал?
— Идем!
После этого несколько дней подряд Лодька и Лёнчик ходили на Туру. Обычно к трем часам Лодька появлялся на перекрестке, у дома, где жили Арцеуловы, Лёнчик выскакивал из калитки, и они шагали к деревянной лестнице, что с площадки на улице Семакова вела по откосам к речной воде.
Лёнчик топал босиком — он окончательно уверился, что комариное племя утратило свою коварную силу. «Командирский» костюмчик с якорями он теперь таскал на себе постоянно. Тот из черного стал пятнисто-серым и заметно съежился. Оно и понятно: в этой одёжке Лёнчик дважды прыгал в воду с причальных мостков на лодочной переправе, а однажды вместе с Лодькой попал под грозовой ливень. После дождя они шлепали по мокрым тротуарам (Лодька снял полуботинки) и дышали запахом оживших после жары тополей. Лодька глянул на облепившую тощего Лёнчика матросу и снисходительно заметил:
— Обветшала твоя морская форма…
— Да! Мама сказала: донашивай этим летом. В будущем году станет мала.
— Мне после второго класса мама сказала так же. Только моя матроска была не черная, а синяя…
— Лодь… а моя мама спрашивает: почему ты ни разу к нам не зашел?
— Ну… как-нибудь потом. Сейчас я вон какой обтрепанный, штаны мятые…
Лодька боялся, что в глазах мамы Лёнчика окажется не «надежным человеком», а подозрительным уличным пацаном, с которым не следует никуда отпускать сына. Тем более, что Ольга Игнатьевна Арцеулова была известным человеком — редактором на Тюменском радиоузле…
А отец Лёнчика был пилотом. С аэродрома у деревни Плеханово летал на маленьких пассажирских самолетах в разные районные центры области. Лёнчик обмолвился как-то, что отец дважды брал его в рейсы: в Ялуторовск и в Тобольск.
— Интересно было?
— Интересно… только меня почему-то укачивает. Папа обещает, что потом привыкну… Лодь, а кто твой папа?
— Он был морским штурманом во время войны, ему покалечило руку. Теперь он работает на Севере. В долгой командировке…
— Это в его тельняшке ты ходил в лагере, да?
— В его…
Иногда Лодька думал, что надо бы привести Лёнчика на Стрелку, познакомить с ребятами. Но каждый раз появлялась опаска. Нет, не боялся он, что захихикают: вот, мол, нашел дружка-маломерка. «Герценские» не такие. Вон, десятиклассник Шурик нянчится с первоклассником Славиком, и это всем кажется нормальным делом. Но Лодька не хотел, чтобы Лёнчика видел Борька. Словно оберегал от дурного глаза… А еще чудилось ему, что на Стрелке могут случиться события, от которых Лёнчику лучше быть в сторонке. Такое вот непонятное предчувствие…
Сбылась мечта…
Мама потрясла несчастного Лодьку за плечо в восемь утра. Дребезжащее радио на кухне исполняло гимн:
…Нас вырастил Сталин, на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил…
Лодьке не хотелось ни труда, ни подвигов.
— М-м-м…
— Севушка, у меня к тебе дело…
Он не разлепил ресниц.
— Прямо сейчас?
— Да, моя радость. Надо отнести Ирине Тимофеевне материю и выкройку для юбки…
— Мам, ну, зачем мне юбка? — (А спать так хорошо.) — Я кто, шотландец?
— Не остри. Юбка для Валентины Георгиевны. Она попросила меня передать отрез, я обещала. И сделать это необходимо до девяти. Ирина Тимофеевна опасается, когда к ней приходят с такими делами в рабочее время…
— Я не понимаю… — Лодька все еще глупо надеялся на милосердие судьбы. — Какой-то Валентине Георгиевне нужна юбка. А Ирина Тимофеевна чего-то опасается… А я-то здесь причем?
— Всеволод!
— Ну чего «Всеволод»? — простонал он. — Человек не имеет права поспать досыта в последние дни каникул?
— Во-первых, еще не последние. Во-вторых, сможешь спать и после каникул. Восьмиклассники наверняка будут учиться во вторую смену…
— Вот подарочек! — Лодька приподнялся на локтях. — Куда смотрит ваше Гороно?! Вместе с дорогой и любимой Гетушкой…
— Смотрит куда полагается.
— Ага, «куда полагается»! Зачем вообще эта контора!
— Чтобы я могла получать в ней зарплату. Кормить себя и своего ненаглядного отпрыска…
— Я же говорил: пойду в техникум, Дали бы стипендию…
— Дали бы. Сначала прямо там, а потом еще на улице, вдогонку… Вспомни свое Свидетельство, математик…
— А чего! У меня, между прочим, по геометрии четверка!
— Кажется, единственная во всей ведомости…
— Чего-о!! — Ошарашенный такой клеветой, Лодька задрыгал ногами, отбросил одеяло.
Мама засмеялась:
— Должна же я была тебя как-то встряхнуть… Или принести кружку с водой?
— Сплошная инквизиция… И после этого говорят о родительской любви…
— Правильно говорят… Сверток на моем столике, в желтой бумаге. Завтрак на плите. Я пошла, у нас сегодня проверка отчетности…
Лодька пошел к умывальнику чистить зубы (порошком со вкусом штукатурной крошки). Мятый черный репродуктор (еще военного времени) с засиженным мухами проводом бодро голосил:
Сталин и Мао — братья навек!
Братья навек!
Братья навек!..
— Ну, братья так братья, — плюясь порошком, сказал Лодька репродуктору. — Чё орать-то…
За окном, на ближней станции злорадно протрубил паровоз. Возможно, он тащил поезд «Москва-Пекин». И, наверно, поэтому репродуктор не унимался:
Москва — Пекин!
Москва — Пекин!
Идут-идут вперед народы!
За мирный труд, за прочный мир
Под знаменем свободы!..
«Какая уж тут свобода, подняли ни свет, ни заря…» (Хотя, по правде говоря, были и свет, и заря, и яркое утреннее солнце, и веселые воробьи за окном).
Лодька съел прямо со сковороды вермишель (скользкая и противная!) с жареным карасем (костлявый такой, весь язык Лодьке исколол). Похлебал чаю, взял сверток и пошел выполнять «подпольное поручение».
Передача свертка прошла быстро и незаметно. Без четверти девять Лодька уже выкатился со двора на улице Семакова, где находилась контора с Ириной Тимофеевной.
