— Конечно… А почему измываются?
— Все потому же. Поскольку… не Киселев, не Баркова, не Маршуткин… Просочилась, мол, в детскую литературу вражья сила… Но с ними еще ладно, живы-здоровы пока. А ты, наверно, слышал в детсадовские годы такие стихи: «Анна-Ванна, наш отряд хочет видеть поросят…»
— Конечно! Это поэт Квитко!
— А где он сейчас, Лев Квитко? Не знает никто. Взяли — и с концом…
Лодька больше ни о чем не спрашивал. Опять сидел согнувшись. Лев Семенович протянул ладонь, тряхнул его за плечо.
— Ладно, хватит о грустном. Давай про другое…
Лодька глянул осторожно:
— Про что?
— Боюсь, что и эта тема не из веселых. Но… меня берет за жабры любопытство. Можно?
— Да. Про что хотите…
— Я про дуэль. Дело суровое, но оно ведь в прошлом… Скажи, Лодя, страшно было стоять под наведенным пистолетом?
Лодька почему-то не удивился вопросу. Будто ждал чего-то такого. Подумал и постарался ответить честно:
— Наверно, да… Но идти признаваться… про порох… было страшнее.
— А если всерьез? — Видимо, Лев Семенович не поверил.
— Я… не знаю. Вроде бы и страшно, только… будто это не я. Будто смотрел на это со стороны. Тот, на кого смотрел, он как бы выключился. А мне самому… да, жутко, только я сам этого не понимал, пока… ну, пока не очнулся… Да, а еще нетерпение такое: скорей бы это кончилось…
Не говорить же про сырость! И так уже хватило позора…
И про молитву говорить не надо. Это совершенно его одного, Лодьки, дело. Хотя Лев Семенович и вспомнил про Старика. Наверно, он случайно…
Лев Семенович потер лоб, глянул почти что с завистью:
— Целая гамма чувств… А я в похожей ситуации, по правде говоря, вообще ничего не ощутил. Кроме этакой одеревенелости…
— Это когда? — неловко спросил Лодька. — На фронте?
— Да вот тогда! — Лев Семенович большим пальцем махнул в сторону немца с автоматом.
Однофамильцы
— Я, Лодя, в тот раз тебе рассказал сокращенный…и не очень точный вариант событий. Вроде твоей версии с самолетиком, где половина правды, а половина… так… На самом деле не было солдат, которые скрутили немца. Я отпустил его…
Лодька хлопнул губами:
— П… почему?
— Так сразу не скажешь, почему… Пожалел, наверно… Не знаю… Он-то перед этим тоже пожалел меня. Или просто не захотел убивать. По крайней мере, не нажал на спуск…
— А дальше что? Он же был с автоматом!
— Был… Направил на меня и смотрит… вот как на фото… Тут-то и навалилась на меня эта одеревенелость. Деревянным пальцем надавил я кнопку… потом выпустил аппарат, деревянными руками дотянулся до фрицевского автомата, сорвал через шею ремень. А может, не сорвал, а просто снял — как-то замедленно все происходило… Немец этот, он… тоже, как неживой… Я сразу увидел, что в магазине полно патронов. Мог бы из меня сделать не решето, а просто месиво… Я наконец очухался, ствол — на него:
— Хендэ хох! — разумеется.
Он руки вскинул, а потом вдруг опустил, сунул в карманы. Улыбается криво так… ну, будто упрямый мальчишка, которого учитель поймал за курением: делайте, мол, что хотите… По правде говоря, и в самом деле почти мальчишка, посмотри. На вид лет двадцать, не больше… Так вот стоим и смотрим друг на друга. Крыша у землянки горит, трещит, а рядом никого — ни наших, ни немцев… Я говорю наконец:
«Варум зи нихт шиссен?» То есть «почему вы не стреляли?»
Лодька кивнул: понимаю.
— Да… А он: «Зи хабен кайне ваффен». «Вы были без оружия». «На унд?..» — говорю. — «И что же?» А он выпрямился, улыбнулся, презрительно так, хотя губы трясутся… (А у кого бы не тряслись в такой позиции?) И выдает мне этот юноша длинную фразу, из которой следует, что бароны фон Гольденштерны не имеют обыкновения стрелять в безоружных противников. На самом-то деле просто растерялся, не привык еще, видимо, палить в человека в упор. Наверно, только-только попал на фронт, хотя и офицер, лейтенантик (глянь на погоны). Но однако же вспомнил баронский кодекс чести. Решил, видимо, что если не сумел убить врага, то хотя бы погибнет по-рыцарски. Удивительная ситуация, прямо роман Вальтер Скотта. Ну, да на войне чего только ни бывало… Меня тогда больше всего изумила его фамилия. Надо же такое!.. А барон встал прямо, вытянул шею и говорит: «Шиссен зи! Их хабе кайнэ ангст!» Стреляйте, мол, не боюсь. А какое там, «кайнэ ангст», когда чуть не плачет. Я поставил его шмайссер на предохранитель.
«Возвращайтесь к своим, барон…»
Он заморгал, как ребенок:
«Варум?» То есть с какой стати отпускаете меня?
«Дарум», — говорю. — «С такой же стати, с какой вы не выпустили мне в брюхо пригоршню свинцовых конфеток». — И еще добавляю: — «Наверно, причуды судьбы: не захотела, чтобы палили друг в друга два однофамильца».
Он заморгал еще больше. Ошарашенно и с вопросом.
Я ему объясняю: «Нет, герр лёйтнант, я не барон. И не немец. Я принадлежу той нации, которую вы с вашим фюрером приговорили к поголовному истреблению. Но до конца еще не успели…»
Он снова гордо вытянул шею:
«Бароны фон Гольденштерны никогда не опускались до антисемитизма!»
— До чего? — переспросил Лодька.
— До ненависти к евреям…
Лодькины уши опять противно затеплели.
Лев Семенович продолжал:
— «Ну и ладно, — говорю, — поздравляю вас, барон. И советую поспешить, пока не появились наши».
А он смотрит на автомат и заявляет:
«Я не могу вернуться без оружия, меня расстреляют».
Врал, наверно, офицера не расстреляли бы. Мог выкрутиться. Наверно, считал недостойным рыцарского звания возвращаться обезоруженным. Ну, я бросил шмайссер к бревнам землянки, достал свой «ТТ», выпалил несколько раз по автомату — по магазину и казенной части… Потому что не мог же я отдать немцу годное оружие, из которого он потом лупил бы по нашим… В общем, разгрохал автомат и говорю:
«Можете сказать, что оружие пострадало в бою…»
Поднял с земли свою «лейку» и пошел, не оглядываясь… Не раз думал потом: правильно ли сделал, что отпустил? Ведь этот барон в дальнейшем имел возможность отправить на тот свет многих наших солдат и офицеров… особенно, когда понюхал пороху… Но… что было, то было. Никто, кроме Васи Лащенко, про это не знал… Узнали бы особисты — был бы мне капут…
Лодька чувствовал, что лучше бы помалкивать, но не удержался:
— А ваш друг… Лащенко… он что сказал?
— Он сказал: «Ты, Лёва, поступил неправильно. Очень… Только… я, наверно, поступил бы так же»… Вот такая психологическая ситуация. Как говорится, «диалектика жизни»… Вы еще не изучали диалектику?
