Экспромт,
сочинённый по просьбе Алёши, когда мы шли из школы к мосту у ст. Шарташ.
(Он сказал: «Вон труба, сочини про неё. И как по ней лезет мужик…»)
Дымит труба в февральском небе,
Ползёт по лестнице мужик.
И я подумал: «Так и мне бы
Брать в этой жизни этажи!»
Но мне сказали: «Оглянись!
Ведь он ползёт не вверх, а вниз».
…А под трубой стоит жена.
Да, наша жизнь напряжена…
17 февраля 1994 г.
* * *
Не буду рвать случайную траву,
Что выросла на маминой могиле:
Коль семя залетело, значит, здесь
Ему судьба велела прорасти.
Не обижайся, мама, и прости,
Что с бархатцами и ромашкой милой
Растёт трава, как в том тюменском рву,
Где я когда-то, тонкий, загорелый,
Ловил жуков, искал заветный клад…
Я прибегал потом к тебе, назад —
Из мира игр, из сказочного лета,
И ты смеялась, из моих волос
Вытаскивала мусор и колючки
И светлый пух семян чертополоха…
И может быть, совсем-совсем не плохо,
Что здесь не то пырей,
не то болиголов
Раскинул скромно зонтики соцветий.
Как будто я опять в давнишнем лете.
…Ну, вот и всё.
Не надо больше слов…
24 июля 1994 г.
Такой хороший рыцарь
Баллада
Посвящается Ане Русецкой,
нарисовавшей для конкурса о рыцарях
очень славную картинку
Если в старых хрониках порыться,
Можно отыскать одну легенду.
Жил на свете очень скромный рыцарь —
Не богатый, а, скорее, бедный.
Следует сказать, что был он смелый
И не избегал боёв турнирных,
Но больших успехов там не делал,
Так как по характеру был мирный.
Разводил он дома певчих пташек,
Собирать любил в лугах цветочки.
И однажды в поле средь ромашек
Повстречался с королевской дочкой.
А потом — как в самой доброй сказке —
Никаких там страшных поворотов,
Лишь любовь да радужные краски.
И король-папаша был не против.
Вскоре свадьба в королевском доме.
(Были гости разодеты в бархат…)
А когда король-папаша помер,
Скромный рыцарь сделался монархом.
Стал он править мирно и не строго —
Не страна, а просто луг весенний.
Никаких грабительских налогов,
Никаких там войн и потрясений.
…Вы заспорить можете законно:
Что за сказка, если не случилось
В ней ни тайн, ни кладов, ни драконов?
И зачем она, скажи на милость?
А затем, что это ли не подвиг:
Сделать жизнь счастливою и сладкой?
Чтобы по одной (а то и по две)
Дети утром ели шоколадки!
И затем, что разве не геройство —
Вбить в сознанье граждан крепко, туго
Очень удивительное свойство:
Никогда не обижать друг друга.
И затем, чтоб нынче помириться
Все, кто в ссоре, захотели сами.
И затем, что этот скромный рыцарь —
На рисунке у Русецкой Ани.
27 ноября 1994 г.
Отряд «Каравелла»
Памятник
Невозмутим на вздыбленном коне
(Как Бонапарт на полотне Давида)
Сжал всадник губы — строг, суров и нем,
И полон полководческого вида.
Прошел под барабан парадный строй.
Отговорили все, кто должен, речи,
А всадник был по-прежнему герой:
Как всё из бронзы — недвижим и вечен.
Увы, война сегодняшнего дня
До бронзовых ушей не долетала,
И всадник знай удерживал коня,
Чтоб тот не вздумал прыгнуть с пьедестала.
Довольны были, кто стоял кругом,
Как конь послушен маршальской деснице,
И ветеран потертым рукавом
Неторопливо промокал ресницы.
Шептались две студентки в стороне,
А женщина усталая сказала:
«Все больше медных всадников в стране,
Все больше беспризорных на вокзалах».
1995 г.
Музыкальная драма
Стараясь понравиться девочке Варе,
Я вздумал учиться играть на гитаре.
Гитару я взял у соседа. И смело
Сказал: «Научусь. Это плёвое дело».
Недаром вчера маме в школе сказали:
«Поверьте, ваш мальчик весьма музыкален.
Недавно, забывшись во время урока,
Свистел он «Раскинулось море широко».
Потом уточнили, что песню о море
Досвистывал мальчик уже в коридоре…
Я дома сказал: «Позабудем про старое!
Я, мама, теперь занимаюсь гитарою».
Мечтал я: однажды небрежно и гордо
При Варе на струнах возьму я аккорды
И в теплой тональности Марка Бернеса
Спою ей про Костю из славной Одессы…
Гитару я вскоре буквально заездил,
А девочка Варя однажды а подъезде
Сказала подружке (забыл ее имя):
«Уж лучше б свистел, это все же терпимее»
О, злая бесчувственность женской натуры!
Я понял, что глупы девчонки, как куры,
Что нету у них благородства ни крошки.
И с горя учиться решил на гармошке…
Летят наши годы со скоростью звука.
У девочки Вари теперь уж два внука,
А я не освоил ни струн, ни гармони.
Умею играть лишь на магнитофоне.
А чтоб одолеть ревматизм и невзгоды,
Свищу иногда, как в мальчишечьи годы —
Не в стиле битлов, не в традициях рока,
А просто «раскинулось море широко»…
1995 г.
* * *
Сюжет этот странный и вечен, и нов,
Как серпик луны тонкорогий.
Он — город, проросший из сказочных снов,
Он — шепот, он голос Дороги.
Трамвай заплутал среди улиц пустых,
Густеет коричневый вечер.
Фонарь одинокий. Как джунгли — кусты.
