Икире понравился выбор Марко.
Икира сначала был рядом, а потом сказал, что пойдёт на Фонарный холм. Там ребята с Артельной улицы собирались запускать новый змей — сделанный в форме старинного самолёта. Икиру в посёлке все знали, и каждая ребячья компания готова была принять его к себе. А Икира, конечно, не считал, что, сделавшись Маркиным кровкой, должен постоянно быть рядом. Он же не рыба-прилипала!
— Давай, — одобрил его решение Марко. — Вибрация нити добавит тебе жизненной энергии.
— Да!.. А ты не хочешь со мной?
— Нет. Мне ещё надо… подумать.
Мысли опять вернулись к Юнке.
Может быть, она специально не указала в письме номер телефона? Может быть, решила: «Я догадалась послать Коньку письмо на адрес школы, пусть и он пошлёт на адрес театра…»
«Но ведь она говорила: кто же сейчас пишет письма!»
«Но ведь написала же!»
«Наверно, так… из вежливости».
«Ну, и ты должен… тоже из вежливости…»
Он завалился на постель и начал сочинять послание.
«Здравствуй, Юнка! Я получил твоё письмо. Хорошо, что ты догадалась отправить его. У нас по-прежнему блокада, какое-то дурацкое положение. Я рад, что плечо твоё почти не болит, и что ты тренируешься с прыгалкой…»
А дальше что?
Не писать же про случай с матросом Володей — вдруг прочитают те, кому это не надо знать!.. Рассказать, что появился у Марко девятилетний друг-кровка? Но это… не то, чтобы тайна, но и не тема для досужего обмена новостями… Поведать историю с Прыгалкой?
Марко понял, что писать об этом не сможет. Будто пришлось бы выложить что-то слишком сокровенное и непонятное самому себе… И будто у Юнки сможет шевельнуться ревность. (К кому? К маленькой глиняной статуэтке? «Ты совсем спятил…») Хотя при чем здесь ревность? Зачем Юнке Конёк? Они, скорее всего, больше никогда не увидятся. Или увидятся потом, когда станут другими. Он поступит (если получится!) в Академию корабелов, она в какой-нибудь театральный институт, и едва ли часто будут пересекаться их дороги…
«Что было — то было, а теперь прошло», — сказал себе Марко словами старой песенки. — К тому же, там есть мальчик в зелёном берете…»
С этой мыслью Марко заснул.
Женька на цыпочках уволокла компьютер к себе. Марко не проснулся…
Директор Гнездо сдержал слово. Он подарил Иванко Месяцу могучую рогатку, а Марко Солончуку тёмную от ржавчины рапиру с шишечкой на конце. Марко почистил клинок и повесил оружие над топчаном с постелью. А что ещё с этой штукой делать? Второй рапиры не было, ни с кем не пофехтуешь. Да и никогда не увлекался Марко мушкетёрскими приключениями. Другое дело — тайны пришельцев и парусные плавания. Слон обещал снова взять его (и, конечно, Икиру), на парусную шлюпку, когда пойдёт в лиманы…
Икира несколько дней ходил с рогаткой, засунутой под резиновый поясок на шортиках. Она была такая большая, что конец рукоятки торчал внизу из коротенькой штанины. Икира иногда доставал рогатку и лупил сухими глиняными шариками по какой-нибудь подходящей цели: по блестевшей среди бурьяна жестянке, по шляпе пугала на огороде, по застрявшему в развилке ясеня мячику (тот радостно выскакивал), по взлетевшей над головами чьей-нибудь бейсболке. И всегда попадал! Бывало, что просили пострелять другие ребята. Икира давал, но со словами:
— Только не по живому!
Его всегда одинаково успокаивали:
— Икира, да ты что!..
Однажды захотел стрельнуть Кранец…
Если человек неудачник, то неудачник он во всем.
Дело было на дворе у Топки.
Кранцу вздумалось разбить пол-литровую треснувшую банку, которая стояла на выступе каменного забора, невысоко от земли. Ну, казалось бы, младенец не промахнётся. Кранец-Померанец промахнулся. Да ещё как! Глиняная пуля врезалась в набитый мешок, лежавший в метре от цели, раздался стеклянный звон. Кранец сел на землю, ладонями прижал заполыхавшие уши-лоскутья и стал безнадёжно смотреть в пространство…
Дело в том, что в мешке были собранные им же, Кранцем-Померанцем, банки, которые он собирался отнести бабке Лександре для примирения. Целых двенадцать посудин разного размера.
Один-единственный шарик ухитрился сквозь мешковину раздолбать четыре банки, в том числе и самую большую, трёхлитровую.
— Нельзя давать гамадрилам огнестрельное оружие, — холодно сказала Славка. — Это опасно для окружающих.
Кранец даже не возразил, что рогатка — не огнестрельная. Горе его было неподдельно. Поэтому никто больше не сказал Кранцу укоризненных и насмешливых слов, наоборот, утешили, как могли. Топка принёс из кладовки другую трёхлитровую банку.
— А макитра наконец высохла? — придирчиво спросила Славка.
Лак на макитре высох. Бока громадной посудины отбрасывали солнечные зайчики и поражали воображение радужными рисунками: там были неземные цветы и земные подсолнухи, разноцветные петухи и невиданные звери. Расписную посудину и мешок с банками понесли толпой бабке Лександре. Та, увидев небывалую красоту, расцвела, как самый пышный подсолнух на макитре. Долго охала и приседала перед сокровищем. Банкам тоже порадовалась, худого вспоминать не стала, угостила всех пряниками, которые только что испекла в летней духовке. Пряники были мягкие, замечательно пахли ванилью, и гости умяли их в немалом количестве. Бабка не огорчилась. Позвала всех поглядеть на тёлочку-малышку по имени Земфира (в честь известной киногероини).
Рыжая Земфира оказалась очень симпатичной. Ей гладили бока, чесали уши, круглая Галка даже поцеловала её в белую звёздочку на лбу.
Когда вышли на улицу, приободрившийся Кранец предложил:
— Пошли до Кривой бухты, искупнёмся…
Кривая бухта располагалась не близко. Обычно туда ездили на велосипедах. Не у каждого они имелись, но хозяева великов сажали «безлошадных» приятелей на багажники. Для купания были места и поближе, но все они просматривались с крейсера, а кому охота плавать и нырять под прицелом «кукурузников»! Можно было уходить на другой берег косы, к лиману, только зелёная вода там — слишком тёплая и мутная… Вот потому и предпочитали Кривую бухту, её высокие берега заслоняли купальщиков от дальномеров «Полковника Думы».
Сейчас бежать за велосипедами не хотелось. Чего доброго услышишь дома: «Куда опять навострился? А кто будет помогать в огороде!» Зашагали пешком. Времени-то навалом — каникулы…
Поплавали от берега до берега, поныряли с камней, пожарились на солнце. Оголодали. Побрели обратно. Кто куда.
Топка и Пиксель сказали, что займутся «пластилиновыми делами». Матвейка Кудряш пошёл им помогать. Марко с Икирой решили побывать у Пека.
Пек несколько дней назад поставил на снимок Прыгалки лицо. То, которое выбрал Марко. Получилось «очень даже ничего». А, в общем-то, лицо здесь не было главной деталью. Пек наполовину прикрыл его летучими волосами, это придавало девочке лёгкость и даже загадочность. А главное — в движении. В «динамике и пластике», как по-научному изъяснился Пек.
