Жестокий выбор, рождающий вопрос, на который не было четкого ответа. Точнее говоря, не было такого ответа, с которым можно было бы надеяться жить дальше.
— Отдай ее мне! — закричал Боринсон.
— Нет! — ответил Габорн. — Она больше не Посвященная.
Взглянув на Иом, которая сейчас откинула капюшон, Боринсон увидел, что морщины на ее лице исчезли. Увидел ее ясные глаза. И удивился. Ужасно удивился.
Мимо Габорна с невероятной скоростью промчался один из рыцарей Сильварреста с огромным метаболизмом и кинулся к Боринсону. Тот уклонился в сторону, взмахнул молотом и хватил им воина по лицу. Кровь брызнула во все стороны, умирающий воин налетел на коня Боринсона и упал.
Свидетелями убийства Сильварреста стали сотни людей. До сих пор все внимание Габорна было сосредоточено на Боринсоне и только сейчас он осознал присутствие других.
Выхватив оружие, по склону холма бежал герцог Гроверман в сопровождении сотни рыцарей, за ними спешили новобранцы. Одни выглядели разъяренными, другие испуганными. Некоторые до сих пор не могли поверить в случившееся. До Габорна донеслись крики:
— Убийство, подлое убийство!
— Смерть ему!
Лица молодых парней, вооруженных лишь прутьями и косами, были перекошены от ужаса.
Иом упала на снег, положила голову отца себе на колени и, всхлипывая, закачалась из стороны в сторону. Из раны на груди Сильварреста хлестала кровь — точно из молодого бычка, зарубленного мясником. Кровь собиралась в лужу, смешиваясь с подтаявшим снегом.
Все произошло так быстро, что Габорн все это время просто стоял и смотрел, ничего не предпринимая. Его собственный телохранитель убил отца женщины, которую он любил. А теперь еще и жизнь самого Габорна оказалась в опасности.
Он закричал, стараясь использовать всю силу своего Голоса:
— Стойте! Я сам с ним разберусь!
Услышав этот крик, конь загарцевал, и Боринсон с трудом удержал его. Те, кто был ближе всех к Габорну, остановились в ожидании. Остальные продолжали сбегать с холма, не совсем понимая, что происходит.
Увидев своих людей, Иом подняла руку, останавливая их. Габорну показалось, что одно лишь ее приказание толпу не задержало бы; немалую роль сыграл грозный вид Боринсона. Однако отчасти из страха, а отчасти из уважения к своей принцессе, люди замедлили бег, а те, что были постарше и помудрее раскинули руки, пытаясь удержать самых горячих.
Боринсон с презрением посмотрел на толпу, взмахнул молотом, указывая на Иом, и сказал, глядя Габорну в глаза:
— Она должна умереть, как и все остальные! По приказу твоего отца!
— От отменил этот приказ, — как можно спокойнее произнес Габорн, используя все, чему его учили с точки зрения управления Голосом и стараясь говорить как можно убедительнее, чтобы Боринсон понял — все сказанное им правда.
Челюсть Боринсона отвисла от ужаса; гнетущее его чувство вины стало еще тяжелее. Габорн хорошо представлял, какие слова будут шептать за спиной Боринсона годы и годы спустя:
— Мясник…
— Убийца…
— Это он убил короля…
И все же Габорн не мог сказать ему ничего, кроме правды, сколь бы горька она ни была, как бы ни тяжело ее было слушать его другу
— Мой отец отменил этот приказ, когда я привел к нему короля Сильварреста. Он обнял его как друга, который был ему дороже брата, и молил о прощении! — для большего эффекта Габорн концом копья указал на Сильварреста.
Если у него прежде уже мелькала мысль о том, что Боринсон безумен, то теперь принц не сомневался в этом.
— Нс-е-е-е-т! — взвыл Боринсон, и его глаза наполнились слезами. Глаза, которые сейчас глядели мимо Габорна и видели что-то свое, доступное только ему одному, но от этого не менее ужасное. — Не-е-е-е-т!
Он яростно затряс головой. Правда оказалась для него невыносимой; как жить дальше, зная эту правду?
Боринсон то ли уронил, то ли отшвырнул свой молот, повернулся в седле, перекинул через коня ногу и неуклюже слез на землю, точно опускаясь с очень высокой ступеньки.
— Нет, пожалуйста, нет! — воскликнул он, качая головой из стороны в сторону.
Стащил с себя шлем и отшвырнул его, оставшись с непокрытой головой. С напряженной шеей наклонился вперед и таким странным манером — голова опущена, колени едва не касаются земли — не столько зашагал, сколько потащился в сторону Габорна.
До того, наконец, дошло, что Боринсон никак не может решиться, что делать. То ли подойти к нему, то ли рухнуть на колени. Голову он, однако, не поднимал.
— Милорд, милорд, ах, ах, возьмите меня, милорд. Возьмите меня! — Боринсон, наконец, упал на колени и пополз вперед.
Какой-то парень взмахнул молотом, как будто собираясь нанести ему смертельный удар, но Габорн закричал, чтобы он оставался на месте. Настроение толпы становилось угрожающим, Люди явно жаждали крови.
— Взять тебя? — спросил Габорн Боринсона.
— Возьмите меня, — умоляюще повторил тот. — Возьмите мой разум. Возьмите его. Пожалуйста! Я ничего больше знать не хочу. Не хочу понимать. Возьмите мой разум!
Габорну не хотелось, чтобы Боринсон стал таким, как Сильварреста, чтобы эти глаза, которые он так часто видел смеющимися, стали пусты и бездумны. Но в глубине души он понимал, что, может быть, сейчас этот выход был бы для него благом.
Это мы с отцом подтолкнули его к краю безумия, сказал себе Габорн. А теперь еще взять у него дар — нет, это было бы подло, низко. Так поступают короли, которые заставляют бедняков трудиться до седьмого пота, а когда те не могут больше платить, говорят себе, что, забирая у них дары, проявляют великодушие.
Я совершил насилие над ним, сказал себе Габорн. Вторгся в его Сферу Невидимого, лишил свободы воли. Боринсон всегда старался быть хорошим солдатом, но больше он никогда уже не сможет воспринять себя не только как хорошего солдата, но и человека.
— Нет, — сказал Габорн мягко. — Я не стану отбирать у тебя разум.
Но, даже произнося эти слова, он до конца не был уверен, какими именно мотивами руководствовался, принимая такое решение. Боринсон был прекрасным воином, лучшим бойцом Мистаррии. Лишить его разума было бы слишком расточительно — все равно как если бы крестьянин убил прекрасного коня, чтобы набить себе брюхо, в то время как для этого было достаточно и курицы. Неужели мной руководят просто прагматические соображения, спрашивал себя Габорн?
— Пожалуйста, — снова затянул Боринсон. Он уже дополз до Габорна и находился от него не дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Голова у него вздрагивала, трясущимися руками он дергал себя за волосы. Не осмеливаясь взглянуть вверх, он не отрывал взгляда от ног Габорна. — Пожалуйста… вы, ах, вы не понимаете! Миррима была в этом замке! — Он указал на Лонгмот. — Мирримы больше нет. Возьмите меня… Возьмите мой метаболизм. Не хочу больше ничего знать, пока война не закончится.
