В абсолютной темноте Боренсон рассмотрел фигуру короля Криометеса с пустым кувшином в руках:
— Что ж, вы проснулись наконец. Очень хорошо.
— Где я? — чуть ли не закричал Боренсон и стал вертеть головой. Однако он смог увидеть лишь едва заметные тлеющие угольки в камине. Свет, исходящий от них, помог ему хоть что-то разглядеть в комнате — несколько подушек на полу, низенькие столики. Рядом в кромешной темноте виднелась панель, сделанная из тяжелых деревянных досок. Прикованная к ней руками и ногами там лежала женщина.
— Миррима?
— Она вас не слышать, — сказал Криометес. — Яд, ей доставаться больше, чем вам. Она еще спать. Мы позволять ей поспать.
— Что вы делаете? — спросил Боренсон. Он вдруг понял, что прошло несколько часов. Комната показалась ему знакомой. Огонь ярко горел в камине, когда они с Мирримой первый раз вошли туда.
— Нужно поговорить с вами, — проговорил Криометес. Старый король подошел и склонился над Боренсоном в темноте. Его бледная кожа была белой, словно облака, и Боренсону отчасти удалось рассмотреть его лицо. Глаза были холодными, как ледышки. Он разглядывал в упор Боренсона, словно какую-нибудь букашку. — Вы очень своенравный человек. Мне нравится.
— Своенравный? — спросил Боренсон.
— Вы весьма своенравно прошли мимо стражи в горах, — подметил Криометес. — Сильная воля. Немногие могут сделать это, разве нет?
Чтобы перейти границу, Боренсону понадобилась вся его решимость. Нельзя описать словами все мучения, которые он пережил, чтобы прорваться сквозь стражу, каждый следующий шаг требовал неимоверных усилий, а в это время стражи наполняли его душу отвращением к себе самому.
— Не думаю, что многие стали бы пытаться.
— О да, — выдохнул, казалось, очень довольный Криометес. — В Инкарре многие получают дары по наследству. Вы знаете об этом? Отец, будучи в преклонном возрасте, передавать свои дары сыну. А дядя — сыновьям брата. Это есть наилучший способ. Лучше всего дары переходят от отца к сыну. Вы знаете об этом?
— Нет, — ответил Боренсон. — Никогда не слышал.
— Ах… — начал Криометес. — Это оттого, что посредники Рофехавана есть очень глупые. Сильно отставать в развитии.
— Поверю вам на слово, — молвил Боренсон.
Криометес улыбнулся, его улыбка казалась очень доброй, но вместе с тем в ней было что-то зловещее.
— Дары только по наследству не есть очень хорошо, — сказал он после паузы. — Так семья слабеть. Моя идея, лучше забирать дары у врага. Да?
Боренсон понимал, к чему он ведет.
— Вы есть мой враг, — произнес Криометес ледяным голосом, и в его тоне сквозил намек на убийство. — Понимаете?
— Я понимаю, — подтвердил Боренсон. — Вы ненавидите мой народ.
— Я покупать вас дар. У вас. Я хотеть дар. Лучший дар есть воля? Понимаете?
На Боренсона нахлынула волна страха. Много раз он слышал о том, что инкарранцы умеют передавать дар воли, но никто из северных народов не видел руну, позволявшую сделать это.
Боренсон представлял себе, чего от него хотят. Однако он не знал, какова же будет цена. Как человек может жить без воли.
— Я не понимаю, — заговорил Боренсон, пытаясь потянуть время. Он размышлял над тем, чтобы позвать на помощь, но помещение, где они находились, было в самом конце длинного коридора.
— Пожалуйста, — ответил Криометес. — Должно понять. Воля. Воля — это хорошо. Воля… она делать все дары сильными. Она делать все более эффективным. Дайте человеку силу, он стать весьма сильным. Дайте человеку силу и волю, он стать очень сильным. Беспощадным! Понятно? Дайте человеку ум, он стать весьма умным. Дайте человеку ум и волю, он стать очень умным. Будет не спать и думать целую ночь. Стать очень коварным. Понятно? Дайте человеку жизнестойкость, он не очень уставать. Дайте жизнестойкость и волю, он не остановить. А теперь, вы продадите мне волю?
— Нет, — ответил Боренсон, пытаясь выкроить еще немного времени.
— Что ж, очень плохо, — произнес Криометес. — Вы подумать об этом, — сказал он и отошел в сторону.
У огня кто-то зашевелился. Какая-то темная фигура наклонилась над очагом, помешивая угли. Боренсон узнал принца Веразета, облаченного во все черное. Он подошел к Мирриме. Нагнувшись, он взял в руки металлическую палку, похожую на длинный тонкий нож.
— Стойте, — закричал Боренсон. — Давайте поговорим об этом.
Но Веразет не хотел что-либо обсуждать. Он приблизился к Мирриме и разорвал на ней тунику, обнажив спину.
— Подождите! — взмолился Боренсон. И тут услышал испуганные крики. Инкарранские женщины по-прежнему были тут, в комнате. — Помогите нам! — просил он.
Веразет коснулся раскаленным кинжалом спины Мирримы и, сделав небольшой надрез, целиком ввел лезвие под кожу. Раздался шипящий звук сжигаемой плоти, рана задымилась. Даже находясь под действием яда, Миррима вскрикнула, и ее спина дугой изогнулась на деревянной панели.
— Зандарос! — во все горло закричал Боренсон. — Помоги нам!
— Вам никто не поможет! — спокойно произнес Криометес. — Зандарос и другие правители уехать несколько часов назад. Он охотиться на опустошителей, о которых вы рассказать. Весь день так. Никто не помочь вам. Никто не помочь жене. Только вы можете помочь жене. Понимаете?
— Вам так просто это с рук не сойдет, — сказал Боренсон. — Зандарос разозлиться, когда узнает.
— Зандарос не узнать, — возразил Криометес. — Мы не хотеть мира, не хотеть открытой границы. Мои друзья, они сказать Зандаросу, что вы ехать домой.
Принц Веразет оставил раскаленный клинок на спине Мирримы, девушка застонала, а принц подошел к камину и взял еще один остроконечный жезл. И вонзил его в тело Мирримы. В комнате снова раздался шипящий звук.
В тусклом свете Боренсон разглядел лицо принца. Он улыбался. В серебристых глазах отражались огненно-красные угольки.
Юный инкарранец получал удовольствие от происходящего, вдруг осознал Боренсон. В улыбке скользило то, что было страшнее злобы — полное безразличие.
— Есть ужасно, — сказал Криометес. — Жена есть очень красивая. Есть ужасно ранить ее. Есть ужасно мучить и убивать ее.
Веразет подошел к Мирриме, сердце Боренсона неистово забилось в груди. Он стал отчаянно дергаться, пытаясь порвать цепи, сковывающие его, но тщетно. Цепи и оковы были особенно прочными, чтобы сдержать человека, обладавшего многим дарами.
Веразет снова вонзил нож под кожу Мирримы, на этот раз чуть повыше почек, и с улыбкой на лице, вращая лезвие, стал втыкать его глубже в плоть.
Миррима запрокинула голову назад, все ее мышцы стали твердыми от напряжения, однако цепи были столь же крепкими, как и те, которыми был скован Боренсон. Девушка застонала от дикой боли, эта боль кольнула его в самое сердце, мгновение спустя Миррима снова погрузилась в забытье.
