На лестнице послышались тяжелые шаги, и Ньютон объявил, что вернулся стражник и что он будет очень удивлен, если увидит с ним Даниеля Мерсера. Через несколько минут вошел стражник и подтвердил догадку моего наставника: на территории Тауэра Даниель Мерсер не найден.
– Мистер Эллис, – обратился ко мне Ньютон, – каким должен быть наш следующий шаг?
– Наверное, обыскать его жилище, сэр. После того как Скотч Робин и Джон Хантер назвали его имя, я обратился в контору, где хранятся сведения о тех, кто работает на Монетном дворе, и выяснил, что он живет на другом берегу реки, в Саутуорке.
Мы покинули Тауэр около пяти часов утра и пошли по Лондонскому мосту пешком, хотя погода стояла не слишком приятная и было холодно. Несмотря на ранний час, мост был забит людьми с самой разной животиной, направляющимися на рынок в Смитфилд, и нам пришлось пробираться под арками высоких изящных домов, из-за которых мост порой больше напоминал улицу, застроенную венецианскими палаццо, чем единственную переправу через Темзу.
У южного конца моста мы перешли через пешеходный мост около Бер-Гарден, обошли монастырь Святой Марии и неподалеку от таверны «Секира», между красильной и дубильной мастерскими – Саутуорк облюбовали кожевники всех сортов – обнаружили дом, где жил Даниель Мерсер.
Хозяйка, очень миловидная женщина, предложила нам войти и рассказала, что не видела мистера Мерсера с позавчерашнего дня и что ее пугает его отсутствие. Услышав ее слова, мой наставник тоже выразил беспокойство. Он сказал, что мы пришли прямо из Королевского Монетного двора, и попросил разрешения осмотреть комнату, чтобы поискать какой-нибудь ключ, который поможет нам понять, где находится Мерсер, и убедиться, что наши подозрения о том, что с ним случилось несчастье, беспочвенны. После таких слов миссис Эллен – так звали хозяйку – сразу же провела нас в комнаты мистера Мерсера, причем я заметил в ее глазах слезы, что навело меня на мысль о ее близких отношениях с мистером Мерсером.
В центре комнаты стоял стол, застеленный мягкой зеленой скатертью, рядом с ним – стул, на котором лежала отличная меховая шапка, а в углу я заметил низенькую кровать на колесиках, не слишком удобную и как две капли воды похожую на ту, что досталась мне, когда я жил в «Грейз инн». Такова жизнь холостяка. На столе лежали яйцо, шпага и несколько изорванных книг, словно читатель очень сильно разозлился на автора (должен признаться, что порой и мне хотелось сделать то же самое, когда у меня в руках оказывалась особенно неинтересная или плохая книга).
– Вы впускали сюда кого-нибудь с тех пор, как в последний раз видели мистера Мерсера? – спросил Ньютон у миссис Эллен.
– Странно, что вы спрашиваете, сэр, – ответила миссис Эллен.– Сегодня ночью я проснулась оттого, что мне показалось, будто здесь кто-то есть, но когда я пришла посмотреть, не вернулся ли Мерсер, тут никого не было. И комната выглядела в точности так, как вы ее сейчас видите. Но Мерсер никогда бы не оставил ее в таком виде: он исключительно аккуратный человек, сэр, и очень любит свои книги. Все это меня беспокоит и кажется необычным.
– А шпага принадлежит мистеру Мерсеру? – спросил Ньютон.
– Для меня все они похожи, сэр, – ответила миссис Эллен. Она сложила руки на груди, словно боясь прикоснуться к оружию, и внимательно посмотрела на шпагу.– Но мне кажется, это шпага Мерсера. Точнее, его отца.
– Эта зеленая скатерть вам знакома?
– Я никогда ее не видела, сэр. И одному Богу известно, что делает на столе гусиное яйцо. Мерсер терпеть не мог яиц.
– Вы закрываете двери дома на ночь, миссис Эллен?
– Всегда, сэр. Саутуорк совсем не Челси.
– А у мистера Мерсера есть ключ?
– Да, сэр. Но Мерсер никогда никому его не давал.
– Была ли дверь закрыта, когда вы встали сегодня утром?
– Да, сэр. Поэтому я и решила, что мне лишь приснилось, будто сюда кто-то забрался. Однако я уверена, что Мерсер никогда бы не стал рвать книги. Они были его главным развлечением и радостью. Ньютон кивнул.
– Не могли бы вы дать мне воды, миссис Эллен? – попросил он.
– Воды, сэр? Зачем вам вода в такой холодный день? Она слишком тяжела для здоровья, и у вас могут образоваться камни, если вы не будете соблюдать осторожность. Я могу предложить что-нибудь получше таким джентльменам, как вы. Хотите хорошего ламбетского эля, сэр?
Ньютон ответил, что мы с удовольствием отведаем эля, хотя я сразу понял, что, попросив воды, он хотел удалить хозяйку из комнаты, чтобы обыскать ее. Так он и сделал, рассуждая о том, как выглядит комната и какой невероятный интерес это представляет.
– Изумрудный стол, яйцо, шпага – вне всякого сомнения, это еще одно послание, – сказал он.
Когда он упомянул шпагу, я взял ее в руки и, следуя примеру Ньютона, принялся внимательно разглядывать. Он же тем временем открыл ящик маленького комода и стал изучать коробку со свечами. Я взмахнул шпагой в воздухе, как когда-то учил меня учитель фехтования мистер Фигг.
– Это итальянская шпага с ручкой в форме чашки, – сказал я.– Эфес из слоновой кости. Рукоять с глубокими царапинами, украшена гравировкой в виде ползучих растений. Клинок в ромбовидной секции подписан Золингеном, хотя имя мастера, сделавшего шпагу, прочитать невозможно.– Я провел по клинку пальцем.– Острая. Мне представляется, что она принадлежала джентльмену.
– Очень хорошо, – похвалил меня Ньютон.– Если бы миссис Эллен не сказала нам, что шпага принадлежала отцу Мерсера, сейчас мы бы знали все про это оружие.
Продолжая задумчиво разглядывать свечи, Ньютон заметил разочарование, промелькнувшее на моем лице, и улыбнулся.
– Не расстраивайтесь, юноша. Вы сумели сообщить нам одну важную вещь. Мерсер знавал лучшие времена, чем можно предположить, глядя на его жилье.
Я ждал, что он скажет мне что-то интересное про свечи, но он не сделал этого, и любопытство заставило меня подойти и тоже на них взглянуть.
– Они из пчелиного воска, – сказал я.– Мне казалось, в Саутуорке пользуются в основном сальными свечами. Получается, что Мерсер не слишком экономил. Или не потерял вкуса к лучшей жизни.
– Вы двигаетесь вперед семимильными шагами, – проговорил Ньютон.
– Но что означают эти свечи? Какой в них смысл?
– Смысл? – Ньютон положил свечи в ящик и сказал: – Они нужны для того, чтобы было светло.
– И все? – проворчал я, сообразив, что он надо мной потешается.
– И все? – Ньютон улыбнулся самой снисходительной из своих улыбок.– Все вещи предстают перед нами благодаря свету. И понимание их – тоже. Если бы страх темноты не наполнял сердце язычника, он бы не стал преклоняться перед фальшивыми богами, такими, как Солнце и Луна, а мог бы научить нас чтить истинного творца и благодетеля, как поступали его предки, которыми правил Ной со своими сыновьями до того, как они предались пороку. Я многое отдал ради того, чтобы понять, что такое свет. Однажды во время эксперимента я чуть было не пожертвовал глазом ради понимания сути этого явления. Я взял тупое шило и установил его между своим глазом и костью так близко к задней стороне глаза, как только смог. А затем надавил на глаз с задней стороны, чтобы получилось искривление, и при этом возникли белые, темные и цветные круги. Какие-то круги были заметнее, когда я продолжал потирать глаз концом шила; но если я не шевелил ни глазом, ни шилом, хотя шила не убирал, круги тускнели и часто исчезали, пока я снова не начинал двигать шилом или глазом. Свет – это все, мой дорогой друг. «И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы». И мы всегда должны следовать его примеру.
