Кэйт чувствовала себя опустошенной. Как же ей хотелось, чтобы ее сейчас же обняли мамины руки! Как она хотела бы поделиться своими мыслями с Миган. А вместо этого она уносилась все дальше и дальше от той жизни, которую знала и любила. Хуже того, она превращалась в странное, испуганное создание, которое летит в пространстве и времени, как листок под порывом осеннего ветра.
Легче было бы все это вынести, думала Кэйт, если бы она могла как-то управлять этими непредсказуемыми эпизодами. Она почти сдалась, не пытаясь больше попасть в свое собственное время, после того случая в Миддл-Харпендене. То, к чему она была способна, похоже, осталось в 1763 году вместе с Питером. Кэйт задумалась, а не может ли она заставить себя двинуться вперед? Она попыталась вообразить, как отделяется от широкой реки времени, как выходит из нее и погружается в нечто стремительно несущееся вперед. Но у нее ничего не получилось, по крайней мере так она думала.
Ханна храпела, а мистер Скокк что-то невнятно бормотал. Даже позвал Питера. Кэйт боялась заснуть и в конце концов решила подняться и обследовать дом. Она вскарабкалась по лестнице, побродила взад-вперед по коридору, залитому лунным светом, высунула голову в узкую щель в каменной стене, чтобы посмотреть на звезды, и вдруг поняла, что ее попытка двинуться вперед в некотором роде удалась. Кэйт неожиданно обнаружила, что находится в другой комнате с высоким потолком, в которой пахло пылью и сыростью. Полная луна висела в чистом небе, и в ее свете в углу окна Кэйт видела паука. Пока она смотрела на паука, ожидая, что он тронется с места, в ее поле зрения возник четырехугольный двор внизу. Именно в этот момент она догадалась, что понеслась. Во двор вошел человек в полосатых штанах и мягкой шапке. В одной руке он держал пистолет, в другой — горящий факел. Зажатый в тисках времени огонь выглядел, как раздутый кусок шелка… Сорель! Она была уверена. За Сорелем шагали две лошади, которые тащили большую телегу, за телегой шли еще четыре человека. Все застыли на полушаге. Кэйт нечетко видела этих четверых, поскольку они находились наполовину в тени, но все это были крепко сложенные мужчины. Понятна и цель их визита — захват четырех английских шпионов, устроивших заговор с аристократом. Это подняло бы репутацию Сореля среди его революционных друзей…
Кэйт вылетела из комнаты и, перескакивая через три ступеньки, сбежала по лестнице. Она пыталась разбудить мистера Скокка, но это было равносильно тому, чтобы раскачать ствол дерева. Сможет ли она останавливать движение вперед по собственному желанию? Бедная Ханна тоже ничего ей не ответила. Кэйт обежала комнату, выглядывая в окно, посмотрела на электрическую ловушку Монферона, на банки с водой и провода, идущие от них в дом, и подумала, что хорошо бы эту ловушку запустить. Она решила выбежать наружу и разоружить Сореля и его банду, но тяжелая дверь была заперта, и она не могла найти ключей. Ей послышался папин голос. «Напряги головку, Кэйт. В панике ничего хорошего не придумаешь. Хорошо, — подумала она, — я не могу их разоружить, не могу никого предупредить, но мы по крайней мере можем подготовиться…»
К тому времени, когда Кэйт свалилась на Питера, пытаясь вытащить из горы мебели позолоченный стол, двери уже были забаррикадированы. Столы, стулья, сундуки, кипы книг, статуя Венеры, глобус… Питер закричал больше от удивления, чем от боли. И Кэйт с облегчением вздохнула. Она вернулась назад.
— В третий раз, Джошуа! — сказала она. — Вы мой ангел-хранитель!
И тут она начала всех по очереди расталкивать.
— Вставайте! К нам идет Сорель с людьми, и они вооружены!
— Это твоя работа, Кэйт? — удивленно воскликнул мистер Скокк, показывая на баррикаду и борясь с простынями, из которых пытался выбраться.
Кэйт кивнула.
— Скажи на милость, почему ты не разбудила нас, чтобы мы все вместе это сделали?
Раздался сильнейший грохот, и от удара топоров в дальнем конце комнаты посыпались осколки стекла в оконном переплете. Пролезть через окно было легче, чем через дверь. Кэйт стала себя ругать:
— Дура, дура, дура…
Монферон подбежал к камину и сдернул со стены над ним два меча. Один протянул Питеру. Секундой позже пятеро мужчин с пылающими факелами спрыгнули с подоконника и приставили к головам пленников пистолеты.
Колеса тяжелой телеги крутились по разбитой дороге. Правил конями Сорель, двое мужчин шли впереди с горящими факелами, а двое шли сзади, охраняя пленников. Руки пленников были связаны. В холодном воздухе после вчерашнего дождя от земли поднимался призрачный туман. В тишине ночи квакали лягушки. Когда они подъезжали к Аррасу, из яблоневых садов донеслась песня соловья. Сначала путники очень испугались за свои жизни, но неизменная учтивость и спокойное отношение к происходящему Монферона несколько успокоили их. Питер держал руки Кэйт в своих руках и каждый раз, когда их глаза встречались, ободряюще улыбался. Монферон произвел большое впечатление на Питера: у маркиза крепкие нервы и великолепная интуиция, и он знал цену Сорелю. Монферон не сумел убедить Сореля в том, что причина визита английских гостей не шпионаж, а наука. И тогда он похвалил бдительность Сореля как истинного гражданина и согласился, что все поедут вместе с ним при условии, что их дело будет официально представлено властям прямо с утра.
Однако Сорель, будучи подозрительным по характеру, взял путешественников под стражу. Он немного напоминал Кэйт предводителя банды Каррика, Джо, — так же не доверял всем, даже своим людям. Пришедшие с ним мужчины добродушно и в основном с уважением обращались к ним, как к «гражданам». Все-таки маркиз де Монферон — уважаемая персона в их местности, и это не могло быстро стереться в памяти. Впрочем, Сорель вообще был очень гадким. Он сплевывал на пол, стараясь попасть на туфли Монферона, не позволил взять с собой ничего. Правда, Кэйт, пользуясь темнотой, ухитрилась спрятать в подкладке платья несколько вещичек из рюкзака.
Монферон убеждал всех, что раз Сорель действовал только по своей инициативе и не привез с собой официального приказа на арест, то власти должны будут освободить их этим же утром. Кэйт открыла было рот, чтобы рассказать мистеру Скокку о своем предвидении будущего, но сообразила, что это неподходящий момент. Тем временем Монферон стал что-то напевать.
— Меня радует, что вы сохраняете такую бодрость духа, сэр! — сказал мистер Скокк.
— Счастье, как и несчастье, во многом столь же зависит от характера человека, сколь и от фортуны…
И вот они въехали в Аррас. Монферон указал на молодое деревце, окруженное для защиты железным ограждением.
— Созерцайте, — сказал он. — Дерево Свободы. Я видел, как его сажали весной во время большого праздника. Тогда я последний раз осмелился открыто приехать в город. Мне жаль человека, который отвечает за то, чтобы это деревце выжило…
Вскоре они остановились на большой площади, со всех сторон окруженной домами во фламандском стиле. Гроза омыла небеса, бархатное небо было усеяно звездами. В ярком лунном свете можно было разглядеть расписные изогнутые фронтоны домов, а внизу — аркады, которые защищали прохожих от стихии.
