Стражник с яростью сверкал глазами. Кэйт так устала, что не могла говорить: она взяла Ханну за руку и потянула за собой. Мистер Скокк и Луи-Филипп все еще тащились сзади. Наконец они добрались до последней лестницы. Питер пошел вперед к выходу, чтобы посмотреть, свободен ли путь, и когда убедился, что опасности нет, подал сигнал, чтобы все следовали за ним.
Кэйт и Ханна первыми выбрались в холодный ночной воздух. Внезапно в туннеле раздался выстрел и крик. Крик мужчины. Питер, как и Кэйт с Ханной, кинулся назад. Сильный запах пороха долетел до их ноздрей, и тут же внизу, на первом марше лестницы, они увидели Сореля с дымящимся пистолетом в руке, у его ног лежала неподвижная фигура в бледно-голубом камзоле.
— Папа! — воскликнул Питер и помчался вниз по лестнице, не видя ничего вокруг, оттолкнув в сторону Монферона и своего отца. Он, как безумный, накинулся на Сореля, выбил у него из рук пистолет и бил его до тех пор, пока тот не повалился без чувств у стены туннеля. Когда Питер обернулся, человек в голубом камзоле, с синяками от ушибов, но невредимый, поднялся с пола. Питер смущенно уставился на него. И тогда вниз по лестнице побежал Монферон.
— Луи-Филипп? — воскликнули оба одновременно.
Все замерли.
Кэйт вздохнула:
— Значит, это правда!
Мистер Скокк медленно спустился по лестнице.
— Питер? — недоверчиво сказал он. — Неужели это ты?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Назад — в будущее
Коварные планы Дегтярника
Путешественники взяли повозку Сореля и поехали из Арраса по тихим задним улицам, накинув на головы и плечи мешки, чтобы быть похожими на крестьян. Питер правил лошадьми, что давало ему возможность смотреть на дорогу, а не на лица своих товарищей. Луи-Филипп задремал, прислонившись к плечу отца. Изредка его сотрясали сильные приступы кашля, но он тут же снова засыпал. Вскоре Аррас остался позади. Они молча ехали в тишине ночи, прислушиваясь к кваканью лягушек и крикам совы. Никому не хотелось нарушить молчание. Кэйт затаилась за спиной Питера. Первым заговорил Монферон:
— Каково быть отцом, п est-ce pas, мистер Скокк? Наши отпрыски не перестают нас удивлять.
Мистер Скокк задумчиво рассматривал свои руки.
— Не могу понять! Питер, почему ты мне не сказал? Теперь я знаю правду и одновременно счастлив и печален. Разве ты не хочешь отправиться домой? Когда я впервые увидел тебя в Кью-Гарден… Что-то такое было в тебе — я не мог определить. Но когда ты сказал, что ты — Джошуа, я и не представлял себе… Просто не знаю, что и сказать.
Кэйт больше не могла сдерживаться:
— Ну, я-то знаю, что сказать. Как ты мог так нам врать?! После всего того, что мы сделали, чтобы тебя найти! И еще заставил врать Ханну и королеву Шарлоту…
— Я не хотела этого делать, мисс Кэйт, — встряла Ханна. — Но к чести мистера Джошуа, то есть мистера Питера, он делал это с лучшими намерениями…
— Что? Хороши намерения — убеждать своего лучшего друга и отца в том, что ты мертв? Питеру должно быть стыдно!
— Кэйт, — тихо сказал мистер Скокк, — несомненно, у Питера были на это веские причины…
Питер натянул поводья, остановил повозку посреди полей, залитых лунным светом, и обернулся к Кэйт и отцу.
— Всей душой я хотел сохранить мою тайну до самого конца. Сожалею, что так огорчил вас. Я хотел избавить вас от боли.
— О чем это ты говоришь? — воскликнула Кэйт.
— Я должен был спасти всю свою жизнь. Я ведь прожил хорошую жизнь, с хорошими людьми. Не скрою, порой я задумывался о возможности возвращения, но никогда не забывал при этом оценивать то, каким я стал. Я давно понял, что важно всему давать определение. Не по своей вине, но вы прибыли слишком поздно. Вы нашли не меня, а того мужчину, которого видите перед собой. А искали двенадцатилетнего Питера, у которого вся жизнь впереди. Могу вас заверить, что память о тех драгоценных днях, которые мне было позволено провести рядом с вами, останется со мной навсегда. Но ваши поиски еще не закончились, вы же не нашли того мальчика. Я хотел избавить вас от болезненного осознания того, что вам придется оставить меня здесь.
Питер взял поводья и прищелкнул языком; лошадь тронулась, и тяжелая повозка двинулась по пустынной дороге.
К тому времени, когда вдали показалось шато де Хьюмиэйр, забрезжил холодный, серый рассвет. Сначала путешественники ошибочно приняли струи дыма за облака, но вскоре почувствовали запах гари. Маркиз де Монферон спрыгнул с повозки и побежал вперед… В имении догорал костер. Тяжелые двери шато были открыты, и дверной проем зиял, как рана. Холл был выпотрошен. То, что не понадобилось грабителям, уже превратилось в пепел.
— Ох, сэр, — вздохнула Ханна, — это слишком жестоко…
Мистер Скокк поднял обгоревшую книгу. Это была книга Вольта по электричеству, которую они привезли из Лондона. Маркиз де Монферон повернулся и пошел, не говоря ни слова.
— Подозреваю, — сказал мистер Скокк, — что маркиз все-таки поедет с нами в Лондон.
Кэйт побежала в холл, посмотреть, цел ли ее рюкзачок. Его нигде не было видно, но она нашла то, что искала в углу за дверью — бутылочку с пенициллином для Луи-Филиппа.
Путешественники осмотрели холл и сделали одно утешительное открытие: грабители забыли взять или не заметили драгоценную люстру. Забравшись на спину лошади, которую держали все остальные, Питер с трудом снял и опустил на пол эту прекрасную вещь, а Ханна завернула ее в занавески.
Тут все услышали, что их зовет маркиз де Монферон. Он стоял на другом конце подъемного моста, не желая заходить в разоренный дом. У него, сказал он, слишком много приятных воспоминаний, связанных с шато де Хьюмиэйр, чтобы портить их жуткими впечатлениями. Случившееся он расценивает как знак, что пришло время порвать с прошлым. Кэйт, Питер и мистер Скокк перешли через мост, чтобы лучше его слышать.
— После того, чему я был свидетелем несколько последних часов, — сказал маркиз, — я убедился, что все, о чем вы говорили, правда. У меня есть предложение к вам. Я буду сопровождать вас и сына в Лондон и постараюсь отладить вашу машину на следующих условиях: если я добьюсь успеха, вы позволите мне вместе с вами отправиться в будущее. Что вы на это скажете?
Кэйт и мистер Скокк обменялись взглядами.
— Считаю, что лучше добраться до дому с аристократом восемнадцатого века, чем не добраться вовсе, — сказала Кэйт.
Мистер Скокк кивнул:
— Согласен.
— Согласна, — добавила Кэйт.
Итак, Кэйт и Ханна, два отца и два сына собрались в трудное обратное путешествие в Лондон. К удивлению Монферона, Луи-Филипп после всего лишь двух доз пенициллина почувствовал себя гораздо лучше, хотя представители двадцать первого века не могли объяснить, как действует это лекарство. И все-таки на ночь решили остановиться в уютной гостинице в деревне Инксент, чтобы Луи-Филипп перед морским путешествием чуть-чуть окреп. После ужина, когда солнце садилось в плодородной долине, оставив Луи-Филиппа отдыхать, все пошли к ручью, где водилась форель. Вскоре Ханна и Кэйт вернулись в гостиницу, чтобы отец с сыном могли поговорить наедине. Простояв над ласково бормочущей водой ручья до темноты, они разговаривали, что-то вспоминали и иногда спорили. Мистер Скокк рассказывал Питеру о его маме, а Питер, в свою очередь, рассказывал о своей жизни. Были и слезы, и смех, а временами и тягостное молчание.
