Ветров первый вышел из ступора. Он сунул в руки Ане тетрадь генетика, чтобы не мешала, прошёлся туда-сюда, прислушиваясь к скрипу своих шагов, наклонился к земле, пощупал рукой снег, будто проверяя его естественность. Затем двинулся к первой попавшейся ёлке, встряхнул её ветки. Снежная пыль закружилась, обсыпая лицо и руки, нежно тая на тёплых ладонях и щеках.
Вытерев рукавом куртки лицо, Саша констатировал:
— Это не виртуальный мир. Это реальность.
— Кто бы сомневался, — всё таким же дрожащим голосом согласилась Аня.
Как можно спокойнее Ветров произнёс:
— Так. Ванька включил «Фаэтон». Вероятно, мы оказались…
— В его прошлой жизни! — выкрикнула Аня. — Это ясно как божий день.
Саша взял её за руку.
— Анюта, успокойся.
— Чего успокаиваться?! Это какой-то кошмар!
Она в отчаянии бросила дневник генетика на землю рядом с «Фаэтоном», который так и лежал с открытой крышкой, и набросилась на Оболенского, тряся его за плечи и причитая:
— Чучело! Мерзавец! Что ты наделал?! Зачем ты включил прибор?!
Потом вдруг замолчала, резко отстранилась и, посмотрев на Ивана, совсем тихо и даже как-то вкрадчиво произнесла:
— Если это твоя прошлая жизнь, то почему мы-то здесь?
Ваня молчал.
Она опять закричала:
— Отвечай!
— Не знаю, — хмуро выдавил Иван. — Я не хотел… Честно… Я думал только на себе испробовать действие прибора. Кто же знал, что вы окажетесь здесь вместе со мной?
Саша встал между Аней и Иваном.
— Давайте без истерик. Ладно? Анюта, возьми себя в руки. Пожалуйста, — мягко добавил он. — Сейчас мы разберёмся.
Ветров поднял с земли тетрадь, отряхнул от снега и протянул Ивану, чтобы тот убрал её в сумку. Затем взял в руки «Фаэтон». На тёмно-синем экране горело маленькое окошко со словом «Информация».
— Работает, — произнёс он. — Видите, всё не так плохо. Наверно, поле, которое сгенерировал «Фаэтон», имеет какой-то радиус действия. И мы в него попали вместе с Ванькой, потому что в самый ответственный момент находились рядом с ним. Так. Сейчас посмотрим, что за информацию нам предлагает машина времени.
Саша подвёл курсор к окошку «Информация» и нажал «Enter».
Высветилась надпись:
«ВОЗВРАТ В СВОЁ ВРЕМЯ НАСТУПИТ ЧЕРЕЗ 108 ЧАСОВ».
И ниже, совсем мелким шрифтом:
«На время пребывания в прошлом прибор следует выключить для экономии батареи».
Ветров облегчённо вздохнул.
— У нас есть шанс вернуться. И вполне определённый. Это радует.
Он закрыл крышку «Фаэтона» и жестом попросил у Вани сумку. Тот молча передал её другу. Ветров убрал туда прибор и повесил сумку себе на плечо.
— У меня будет надёжнее. Итак, в нашем распоряжении сто восемь часов. Это получается… — Он на минуту задумался. — Четверо суток и двенадцать часов.
— И что мы будем всё это время делать? — печально спросила Аня и поёжилась от холода. — Замёрзнем.
Иван и Саша машинально стали снимать с себя куртки.
— На, Анют, возьми, — почти одновременно сказали они.
Аня взяла Сашину куртку.
— Я чуть погреюсь и верну. А то ты совсем замёрзнешь.
— Не надо. У Ваньки там свитер в сумке. Я его надену.
Оболенский отошёл в сторону. Вид у него был как у побитой собаки. Сильно болела голова, какие-то странные картинки всплывали в памяти и, не задерживаясь, исчезали. Болезненно стучало в висках. Всё это было ужасно. Сначала густая вязкая темнота. Потом как вспышка молнии. Нет. Как морская волна. Она накатывалась, вздымалась с пушечным грохотом, а затем рассыпалась на тысячи мелких брызг, опадая и растворяясь в вечно крутящейся гудящей пене. Иван уже не мог терпеть это. Схватившись за голову, он стал нервно ходить взад и вперёд.
— Что это с ним? — испугалась Аня.
Саша подошёл к другу.
— С тобой всё в порядке, Вань?
— Воспоминания, — выдавил Оболенский. — Они всплывают в голове.
— Какие воспоминания? — не понял Саша.
— О моём прошлом.
— И что? Что ты вспомнил? — взволнованно спросил Ветров.
— Дайте мне немного времени, — устало проговорил Иван и направился к поваленному дереву.
Усевшись на мокрый ствол пихты, Оболенский ушёл в себя. Он ничего не слышал, ничего не видел. Только пытался «поймать картинки» из глубин памяти. Поймать и удержать, не дать им рассыпаться. Это было трудно, но он знал, что справится, знал, что сможет контролировать своё сознание.
Сколько прошло времени, он не помнил. Когда взглянул на друзей, те топтались на месте, пытаясь согреться. Решительным шагом Иван направился к ним и с ходу выпалил:
— Меня зовут Пьер де Брюи.
Ребята удивлённо уставились на друга.
— Ты здоров? — снова напугалась Аня.
— Здоров. Вы не поняли. В этой жизни меня зовут Пьер де Брюи. То есть в той жизни, куда мы попали.
— А куда мы попали? — Ветров задал вопрос, который волновал всех.
— В Лангедок. В нашем времени это юг Франции. Я знаю эту местность, — Оболенский неопределённо махнул рукой, показывая сразу везде вокруг себя. — Мне всё здесь знакомо. Это Пиренеи. Вот этот горный массив, — кивнул он головой в сторону величественных гор, открывающихся за лесом, — называется Таб. А вон та самая высокая вершина — Монсегюр. Сейчас мы находимся на окраине леса Серлон, который примыкает как раз к Монсегюру.
— Хорошо. А какой сейчас год?
— Не могу точно сказать, в какой период моей прошлой жизни мы попали. Надо осмотреться, понаблюдать за происходящими событиями. С полной определённостью могу только сообщить, что это XIII век.
У Ветрова вытянулось лицо.
— Средневековье, — пробормотал он.
Аня тяжело вздохнула:
— Ну вот. Теперь от привычной жизни нас отделяет всего-то восемь столетий. Чудесный подарок ты мне приготовил на день рождения. Спасибо.
— Я же не нарочно, — сразу начал оправдываться Ваня.
— Ладно. Что ещё вспомнил? — перевёл разговор в нужное русло Ветров.
— Воспоминания пока отрывочные. Но, думаю, через день-два вся картина будет ясна.
— Так. Теперь надо решить, куда мы пойдём, — почесал в затылке Ветров. — Оставаться здесь не имеет смысла. Замёрзнем. Надо подыскать тёплое место и, главное, относительно безопасное. Вань, у тебя есть идеи на этот счёт?
— Ну-у… — Иван задумался. — Если только в замок Монсегюр. По моим прошлым воспоминаниям, там более или менее безопасно. Правда, надо придумать какую-нибудь легенду. Кто мы, откуда и так далее. Можно сказать, что мы путешественники. Наплести что-нибудь в этом духе. Вообще-то там люди приветливые. Ко всем с душой. Только к крестоносцам и инквизиторам питают особую ненависть.
