От ностальгического настроения не осталось и следа. Разворачивая «Мираж», с намерением возвращаться в город, Герда снова ощущала себя сжатой до предела пружиной, очень старой пружиной, в металле которой накопилось достаточно микротрещин и внутренних напряжений, чтобы легко сломаться на очередном резком движении.
Мимо проносились холодные, напитанные искусственно принесенным сюда светом глыбы льда.
Льда, который когда-то был океаном теплой планеты.
* * *
Несколькими сутками позже…
Ослепительно-белое светило застыло в зените.
Безоблачное небо источало зной. Группа скал отбрасывала резкие тени, и, что удивительно, — среди невыносимой жары, на участках потрескавшейся пустыни, там, куда в данный момент не падал прямой свет солнца, распускались губчатые цветы, похожие на кораллы.
Она вновь ловила себя на явных противоречиях.
Откуда уроженке Эригона знать, что такое кораллы? Герда ни разу воочию не видела огромных водных пространств, именуемых океанами, и даже краткий курс общей планетографии, преподаваемый в школе, не давал той яркой, красочной полноты впечатлений и рожденных ими мгновенных мысленных ассоциаций, что разворачивались перед мысленным взором.
Она невольно погружалась в восприятие чуждого мира, с каждым разом ее видение становилось все более четким, детальным, но источник информации по-прежнему оставался тайной.
Смирилась ли Герда?
Нет. С каждыми прожитыми сутками ее состояние ухудшалось. Невероятный по своей мощи ментальный прессинг не выдерживало ни тело, ни разум. Пытаясь сопротивляться, она прилагала тщетные усилия, стараясь если не разрушить, то хотя бы развенчать мир собственных больных фантазий, но тщетно…
Рассудочность, двоякость восприятия не сыграло на пользу. Чем сильнее ей хотелось доказать, что мир, встающий перед мысленным взором, — всего лишь плод ее деформированного, больного воображения, тем явственнее становились картины окружающего.
Запахи. Она понимала, что может и должна их придумать, но нет. Запахов не было. Звуки, свет, краски дня и ночи, — все приходило, сменяясь вполне правдоподобно, но она не могла вдохнуть, не ощущала флюидов раскаленной пустыни, не воспринимала аромата губчатых цветов, не улавливала запаха широколиственного леса.
Спрашивая себя — почему — она не находила ответа. Мир, нарисованный ее воображением, должен быть полным, там присутствовал воздух, и, следуя известным аналогиям виртуальных реальностей, ее рассудок просто обязан восполнить пробел в присущих человеку ощущениях.
Не тут-то было. Постепенно осознание собственного «я» вновь начинало растворяться, восприятие как будто плавилось под беспощадными лучами белого солнца, и окружающий мир внезапно начинал трансформироваться, — блекли краски полудня, им на смену вдруг приходили невероятные, чуждые для Герды ощущения, словно реальность воспринимали уже не глаза, а иные органы чувств, о существовании которых она даже не помышляла.
Видение блекло перед мысленным взором, уже знакомый, узнаваемый мир внезапно менял свой облик, менял радикально, смещаясь в иные спектры восприятия.
Она не пыталась запомнить тех картин, что предлагало капризное воображение. Во-первых, они пугали. Во-вторых, осмыслить увиденное Герде было сложно, даже если бы задалась такой целью. В-третьих, подобное видение не могло быть присуще человеку, а значит, в ее распоряжении не имелось адекватных способов обработки полученной информации.
* * *
Очередной раз придя в себя, она еще некоторое время сидела в кресле, глядя в одну точку.
Горло пересохло. Хотелось пить, о еде она уже не вспоминала, чувство голода давно притупилось, и даже инстинкт самосохранения не работал, лишь изредка Герда находила в себе силы, чтобы в моменты прояснения рассудка буквально заставить себя что-то прожевать.
С жаждой все обстояло иначе. Пить хотелось постоянно. Вот и сейчас, казалось, — ничто не выведет ее из оцепенения, силы исчерпаны, воля к жизни иссякла или угасла, но реальность неумолимо возвращалась, а вместе с ней приходили понятные ощущения.
Снова ощущались запахи. Нельзя сказать, чтобы приятные. Скорее напротив. Обрывочные мысли проходили на фоне головокружения, глаза болели, словно она не спала целую вечность, шершавый язык с трудом помещался во рту.
Слабый стон разогнал тишину, сорвавшись с пересохших потрескавшихся губ.
Пить…
Жажда, нестерпимая жажда в последние дни оставалась единственной причиной, по которой она вообще заставляла свое тело двигаться. Стоило рассудку вернуться в реальность просторной квартиры, как, стирая тягостное недоумение, мобилизуя остаток сил, ей начинала грезиться вода.
Пошатнувшись, Герда встала. Цепляясь руками за предметы меблировки, она, словно во сне или в бреду, придерживаясь стены, кое-как добралась до ванной комнаты, расходуя последние силы, ладонью ударила по сенсорной пластине, и гулкая, упругая струя воды обрушилась в раковину, исполненную в виде фантастического цветка.
Некоторое время Герда сидела на краю ванны, собирая остатки сил, чтобы схватить губами драгоценную влагу, с шелестом уходящую в отверстие стока. Брызги попадали на ее лицо, перед глазами плавали черно-оранжевые пятна.
Наконец она смогла совершить усилие, склонила голову, ловя губами гулкую струю воды.
Вода на время прояснила рассудок. Неимоверная слабость уже накатывала приступами дурноты, по телу блуждала бесконтрольная дрожь, но восприятие оставалось ясным, на некоторое время Герда обрела прежнюю способность мыслить здраво.
Я погибну… Просто умру, не вернувшись оттуда. Нужно что-то делать… Помощь… Мне нужна помощь…
Только кто в состоянии ей помочь? Службы спасения, экстренные бригады врачей? Пусть так… Нужно лишь отыскать коммуникатор…
Герда позабыла, что ее имплант в состоянии связаться с терминалом домашней кибернетической сети. Разум ухватился за образ мобильного коммуникационного устройства, мысленно она уже отчаянно набирала какой-то номер, не думая в данный момент, что ее не просто спасут, а вернее всего запрут в психушку.
Сил, чтобы элементарно встать и отправиться на поиски коммуникационного устройства не нашлось, но мысленно набранный номер, за который так же, как за образ коммуникатора, цеплялось сознание, был набран. Она не понимала этого, и по телу опять ударила короткая дрожь, когда в сознании вдруг прозвучал характерный сигнал, означающий межзвездное соединение через сеть Интерстар, и с небольшой задержкой раздался негромкий, сухой, спокойный голос.
Она смутно помнила его.
— Кирсанов, слушаю. Кто вызывает? Почему нет изображения?
Короткая пауза.
— Мы будем говорить?
Ее сознание вдруг начало уплывать, отдаляться.
Внезапно проснувшаяся надежда, и ударивший вслед панический ужас, перед вероятностью обрыва соединения, резко, болезненно вернул сознание.
