В эту ночь она спала спокойно, изредка просыпаясь с мыслью о том, что вселенная изменилась для нее к лучшему, и не всегда припоминая, каким именно образом.
Рано утром вернулась мать Йенса, следом за ней пришли двое парней с лопатами. По дороге они смеялись и балагурили, однако, войдя в дом, умолкли из уважения к покойному. Лига поздоровалась с ними и одобрила место, в котором они предложили выкопать могилу: позади дома сразу за деревьями, в стороне от навозной кучи.
Позже, управившись с хозяйством, подошли Йенс с отцом, Райза и Грудастая. Пока мужчины хоронили Па, женщины молча стояли у могилы, а потом вернулись в хижину и стали есть поминальное угощение, которое Райза и Грудастая принесли с собой. Все оживленно разговаривали, от Лиги ничего не требовалось. Она съела кусочек мягкого пирога, пригубила яблочную водку, разведенную водой. Стоит ли ей попытаться выжать из себя хоть слезинку? Когда умерла Ма, Лига ревела в три ручья, кричала и бросалась на стены. Теперь же ее сердце окаменело, как будто она была связана с отцом не больше, чем с бутылкой на столе или с жующим отцом Йенса, который вел с Себом разговоры про скот и погоду.
— Если тебе что-нибудь понадобится, приходи к нам, — на прощание сказала Лиге мать Йенса.
Райза и Грудастая энергично закивали, при этом Райза добавила:
— Обращайся за любым советом. Если у меня в огороде что останется, занесу тебе.
Не задерживаясь далее, все ушли, и по быстроте, с которой они удалились, Лига поняла, что женщины обсуждали ее еще вчера. Порядочная девушка не должна жить одна, но выхода у нее нет. У Йенса дома и без нее тесно, да еще сам Йенс там живет, так что делить с ним крышу совсем неприлично. Две другие хозяйки, наверное, тоже имеют свои причины, чтобы не предлагать ей кров. Лига отнюдь не горит желанием перебраться к кому-то из них, однако чувствовать себя отверженной неприятно и стыдно. Хотя чему тут удивляться? Па нажил себе врагов по всей округе, вот никто и не желает знаться с его дочкой, тем более что та слова не промолвит, только ходит, словно тень, с опущенными глазами.
Какой с нее прок? Видали ту ужасную рубашку? И стряпает, конечно, так же отвратительно. На кой мне сдалось учить всему эту дуреху? Притом она совершеннейшая дикарка. Примерно так говорят о ней, думала Лига, запершись в хижине и окидывая взглядом пустоту стола.
Она провела осень, ни разу не испытав нужды наведаться в город. Отец научил ее — затрещинами и поучениями — добывать ему пищу, и теперь, оставшись одна, Лига могла позаботиться о себе, причем очень даже неплохо. Она старательно запасла на зиму дров, у нее был огородик и коза, лес, ручей и сколько угодно времени, наставительный голос Па в ушах и его молчание в те минуты, когда Лига уверенно справлялась с делом. Каждое утро она просыпалась на своей выдвижной кровати, садилась, удовлетворенно смотрела на большую родительскую кровать, застланную без единой морщинки, и радовалась, что отца на ней нет.
— Ну и что тут у нас такое?
Лига, мастерившая силок, выпрямилась, внезапно смутившись. Перед ней стоял один из парней, которые помогали перенести домой тело Па. Он заметно вырос за прошедшие несколько месяцев и выглядел почти взрослым мужчиной. На лице резче обозначились скулы и начала пробиваться первая светлая щетина. Он уже успел натоптать и разворошил башмаками тонкий слой разноцветных осенних листьев, которыми поигрывал ветерок и на которые солнце время от времени задумчиво роняло желтые пятна зайчиков.
— Это городские земли, — заявил он.
Тяжелая мягкая бечевка виновато повисла в руках Лиги.
— У меня и моего отца есть разрешение рубить дрова в этих местах, — продолжил юноша. — А у тебя есть разрешение на охоту?
Лига опустила взгляд на только что расставленный силок: возможно, кролик его и не заметит, а вот человеческий глаз не обманешь.
— Это силки моего отца, и я ставлю их там же, где ставил он. — После его звучного голоса слова Лиги показались еле слышными и невесомыми.
Тук! Тук! На некотором расстоянии, недалеко, но и не близко, деловито стучал топор.
— Ах да, твой отец, — слегка растянув губы в усмешке, сказал парень. — Мир праху его. Может, у него было разрешение, а может, и не было. Я тебя спрашиваю: у тебя оно есть? — Скрестив руки на груди, парень стоял с видом явного превосходства. Высокий, крутой, как скала!
— Я ведь должна что-то есть, как и он, — пролепетала Лига.
— Тогда заведи цыплят, покупай им корм, заботься о них, вот и будет тебе еда. Мы все так делаем. Нельзя просто таскать дичь из чужого леса.
Кровь жарко хлынула в лицо Лиги, запульсировала в висках.
— И вообще, глядя на тебя, не скажешь, что ты оголодала. Ишь как разъелась на мясце — на ворованном-то! Жирная, точно бочка!
Рука Лиги непроизвольно легла на округлившийся живот.
Сын дровосека заметил ее жест, увидел характерную выпуклость и залитые краской стыда щеки. Узкий безымянный палец словно кричал: взгляни, на мне нет кольца, я голый! — и парень услышал этот безмолвный крик так же ясно, как громкий чих. Его глаза вспыхнули недобрым огнем, который он мгновенно погасил. Носи Лига кольцо, пусть самое простое, железное или даже вырезанное из дерева — некоторые женщины, чьим мужьям не хватало денег на кольцо из железа, надевали и деревянные, — все было бы иначе. Кольцо служило бы знаком того, что и Лига, и ребенок не одиноки, что они связаны с мужчиной, который сумеет их защитить. Тогда юный лесоруб не посмел бы скривиться в коварной и одновременно презрительной ухмылке.
Молодой наглец окинул Лигу оценивающим взглядом, словно рассматривал скотину на ярмарке. Весь он сразу переменился, и манера, и поза. У меня есть деньги купить тебя, говорил его взгляд, вопрос в том, захочу ли я.
Лига поспешила прочь. Если он пойдет за ней, сможет ли она бежать? В последнее время она передвигалась только шагом, не имея представления, когда должен подойти срок родов. Кто из них лучше знает эту часть леса: он или она? А если он окажется хорошим бегуном?
Лига едва ли не считала деревья и просветы между ними. Даже не оборачиваясь, она точно знала, на каком расстоянии ветви и листья скроют ее от юного наглеца, если тот останется стоять на месте. Лига быстро оглянулась: нет, он не пошел за ней. И все же она торопливо шагала дальше, забирая в сторону от привычного пути, к знакомым зарослям, которые надежно спрячут ее от посторонних глаз. В густой чаще Лига пролежала до самой ночи, ожидая, пока лесорубы покинут лес, и только потом рискнула вернуться в отцовскую хижину.
На следующий день она проверила ловушку. Камень был отброшен, бечевка сдернута и разорвана, свисающая ветка дерева скребла тропинку, протоптанную кроликами еще с прошлой весны. Повсюду валялся кроличий помет. Он что, нарочно принес откуда-то катышки и разбросал их здесь, этот малый? Выходит, он не только бесстыжий, но и хитрый?
Чем это может для нее обернуться? Лига ломала голову. Сын дровосека расскажет отцу о встрече с ней, и они пожалуются мэру? Выправлял ли Па бумаги на охоту и перешло ли теперь разрешение к ней? Может, сходить к матери Йенса и рассказать ей обо всем? А если у Лиги все-таки нет ни бумаг, ни прав? Вдруг мать Йенса встанет на сторону лесорубов и все вместе они натравят на Лигу полицию, судебного пристава или еще кого-нибудь, кто вышвырнет ее в чистое поле?
