В третий раз за сегодняшний день я попал в иной мир. Первым был пыльный и плесневелый букинистический магазин ужаски, вторым — жутковатое историческое сердце Книгорода, а теперь меня впустили в святилище букв, помещение, которое было целиком посвящено процессу письма и его изучению. Оно было шестиугольным, с высоким, сходящимся под острым углом потолком. Огромное окно закрывала тяжелая бархатная портьера. По остальным пяти стенам тянулись стеллажи и полки, на которых громоздились стопы бумаги всевозможных цветов и форматов. Склянки с реактивами, пузырьки, сосуды со всяческими жидкостями и порошками. Сотни гусиных перьев стояли на аккуратных деревянных подставках, стальные перья разложены в перламутровых шкатулках. Пузырьки с чернилами всех мыслимых оттенков: черные, голубые, красные, зеленые, фиолетовые, желтые, коричневые, даже золотые и серебряные. Сургуч, печатки, штемпельные подушечки, лупы различных размеров, микроскопы и химические приборы, каких я никогда прежде не видел. И все залито танцующим, теплым светом свечей, тут и там мигающих на полках.
— Моя буквенная лаборатория, — не без гордости объяснил Смайк. — Я изучаю слова.
Более всего сбивали с толку размеры помещения. Снаружи домик казался совсем крохотным и хлипким, и я никак не мог понять, как в нем поместилась такая обширная лаборатория. Мое почтение к искусству древних строителей Книгорода все возрастало, и я пытался запомнить как можно больше деталей этого удивительного места.
Повсюду шрифты. На окне бархатная портьера с узором из букв замонийского алфавита, по стенам между стеллажами — таблицы окулистов с различными шрифтами, грамоты в рамках, исписанные грифельные доски, крохотные бумажки для заметок, пришпиленные к стене булавками. Посреди помещения высилась исполинская конторка, заваленная рукописями и лупами, заставленная чернильницами. Вокруг на маленьких столиках лежали литеры всех размеров, вырезанные из дерева или отлитые из свинца. Рядами стояли бутылочки с типографской краской, каждая со своим ярлычком и надписью о годе и составе — точь-в-точь дорогое вино. С потолка свисали шнуры узелкового письма и покачивались гипсовые таблички с иероглифами. Тут и там громоздились странные механизмы, чье назначение было для меня полнейшей загадкой. Пол был выложен серыми мраморными плитами, на них искусно выгравированы различные алфавиты: древнезамонийский, пранаттиффтоффский, готический ужасок, друидические руны и так далее.
В центре виднелся в полу большой, сейчас закрытый люк. Неужели в лабиринт? В углу стоял небольшой ящичек с фолиантами — это были единственные книги, которые я здесь увидел. Не слишком богато для букинистического магазина. Может, библиотека где-то в пристройке?
— Есть еще кухонька и спальня, но большую часть времени я провожу здесь, — сказал Смайк, будто прочел мои мысли.
Никакой библиотеки? Но где же тогда его книги?
Только тут я заметил полку с лейденскими человечками.
[7]
Шесть маленьких искусственных существ буянили в банках и стучали в стекло.
— На лейденских человечках я изучаю звуковые характеристики текста, — объяснил Смайк. — Читаю им вслух стихи и прозу. Разумеется, они не понимают ни слова, но очень чувствительны к мелодике и интонации: от плохой лирики скрючиваются, как от боли, от хорошей — поют и танцуют. Печальный текст они распознают по тону и начинают плакать.
Мы остановились перед диковинным механизмом, — деревянным шаром, похожим на глобус, но без карты суши, зато с вырезанными на поверхности буквами замонийского алфавита. По всей видимости, механизм приводился в действие педалью.
— Романописная машина, — рассмеялся Смайк. — Очень древний прибор. Когда-то считали, будто он действительно способен механически создавать литературные произведения. Прекрасный образчик идиотизма букваримиков. Шар заполнен свинцовыми слогами, и если потянуть за рычаг, они вылетают из прорези внизу и выстраиваются в ряд. Разумеется, при этом получаются только фразы вроде «Пильдендон фульфригер фонзо нат тута галубрац» или еще что-нибудь в таком духе. Хуже звуковых стихов замонийского гагаизма! У меня слабость ко всякому бесполезному хламу. Вон там букваримическая батарея вдохновения. А это — холодильник идей. — Смайк указал на два гротескных прибора. — Невинное, наверное, было время, если такое вот сходило за технический прогресс. Напридумывали всякой чепухи про мрачные ритуалы и жертвоприношения. Это были дети, игравшие с буквами и типографской краской. Но когда я смотрю на современный литературный процесс… — Смайк закатил глаза.
Я, соглашаясь, кивнул.
— Если хотите знать мое мнение, — сказал он, — это не они, а мы сейчас живем в темные времена.
— Во всяком случае тогда еще не было паршивых критиков, — отозвался я.
— Вот именно! — воскликнул Смайк. — Кажется, мы понимаем друг друга с полуслова!
— А это?.. — я указал на люк.
— Да, это он! Мой личный вход в книгородский лабиринт. Лестница в Потусторонний мир. Уууу… — Изображая ужаску, червякул замахал всеми четырнадцатью ручками.
— Это вход, через который Дождесвет…
— Верно, — снова прервал мои нерешительные расспросы Смайк. — Отсюда Канифолий Дождесвет ушел на поиски Тень-Короля. — Его лицо посерьезнело. — Даже пять лет спустя я живу надеждой, что однажды он вернется. — Червякул вздохнул.
— Я прочел его книгу и с тех пор все гадаю, где там факты, а где вымысел.
Тут со Смайком произошла поразительная перемена. Казавшееся до сих пор таким мягким и уязвимым туловище вдруг подобралось и выросло в высоту, взгляд стал буравящим и строгим, а многочисленные ручки сжались в кулаки.
— Правдивость Канифолия Дождесвета не подлежит сомнению! — загремел он свысока, да так, что на полках кругом зазвенели склянки с реактивами. — Он был героем! Истинным героем и искателем приключений. Ему не было нужды что-то выдумывать. Он действительно пережил то, о чем писал. И тяжко за это поплатился.
От раскатов голоса Смайка лейденские человечки задрожали, а некоторые и расплакались. Даже я попятился от этого ставшего вдруг грозным существа. Заметив это, он немедленно изменил позу. Снова обмяк и заговорил приглушенным голосом:
— Извините, пожалуйста, для меня это болезненная тема. Канифолий Дождесвет был моим близким другом.
Я поискал подходящие слова, чтобы осторожно сменить тему.
