— Несомненно. Однако насколько мне известно, большевики уже захватили значительную часть Польши, — снова напомнила Маренн. — Они действуют совместно с Армией Крайовой, в Варшаве поднято восстание, которое бушует уже два месяца, положение весьма серьезное, и ваши надежды на будущее представляются мне излишне радужными.
— Не надо поддаваться паникерским настроениям наших генералов! — уверенно заявил Франк. — Они раздувают страхи, а на самом деле все не так плохо, уважаемая фрау Сэтерлэнд. Большевики — в Польше, это верно. Но они не продвинутся дальше Варшавы. Не на шаг. Они преодолели в наступлении более шестисот километров, и силы их на исходе. Наша же оборона крепка, и они уже вынуждены перейти к обороне. Что же касается восстания, без поддержки Советов оно задохнется и будет подавлено. Мы стянули в Варшаву значительные силы. Они захлебнутся в собственной крови. Это просто бандиты, недобитые еврейские и польские слюнтяи. Крюгер запросто справляется с ними. Так что не волнуйтесь, дорогая фрау Ким. Вы можете смело ступать по земле генерал-губернаторства. Вы здесь хозяйка.
— Благодарю.
— Когда вы собираетесь посетить Аушвиц?
— Пока не могу сказать определенно, но хотелось бы как можно скорее. Но все зависит от положения дел в госпиталях.
— Понимаю. Но обязательно предупредите меня заранее. Я попрошу Крюгера, чтобы он выделил офицера для сопровождения. Надеюсь, эта поездка скрасит пребывание в нашем захолустье.
— Что вы, господин гауляйтер. Краков — великолепный город, вы прекрасно заботитесь о нем. Мне никогда не бывало здесь скучно.
— Уверен, что и в этот раз вы будете довольны. Жду вас завтра на приеме. Будет весь цвет: армия, СС, промышленники, наше уважаемое дворянство. Повторяю, я даю бал в вашу честь. Как видите, фрау Сэтерленд, страх не очень гнетет нас. Все думают, мы дрожим от ужаса, когда большевики приближаются к стенам наших городов, а мы веселимся. Поскольку уверены в собственном превосходстве. Вы не можете отказаться, фрау Сэтерлэнд. Считайте, вас приглашает германская армия.
— Я не могу отказать германской армии, — с улыбкой развела руками Маренн. — Я сама состою в ней. Вы просто заразили меня энергией и оптимизмом, господин гауляйтер. Признаться, нам в Берлине их не хватает.
— О, чем ближе опасность, тем больше сил, это закон природы. Я рад слышать, что вы согласны. Хайль Гитлер!
— Хайль!
Когда Маренн вышла из кабинета, в приемной подошел адъютант Франка, подал плащ и, щелкнув каблуками, отошел. Маренн только холодно кивнула ему в знак благодарности. Встреча с Франком утомила, а мысль о затеянном им приеме раздражала. Она знала, как любит гауляйтер Польши подобные мероприятия, и хорошо помнила устроенный им банкет в честь возвращения с фронта Отто Скорцени зимой сорок первого года. С тех пор ситуация значительно изменилась, только у Франка все оставалось по-прежнему, точно не было катастрофических поражений на Восточном фронте, повсеместного отступления вермахта. Даже в Берлине балов стало меньше, а вот у Франка под самым носом у Советов — веселье.
Она спустилась по лестнице в холл. Охранники у входа взяли на караул. Показав удостоверение дежурному, Маренн вышла из здания. Фелькерзам уже ждал ее в машине на стоянке перед резиденцией. Он вышел из автомобиля и распахнул дверцу. Маренн села на заднее сидение.
— Тебе удалось что-то узнать? — спросила она, когда машина тронулась.
— Кое-что, — ответил он. — Этот Бруннер проводит отвратительные опыты в Аушвице, он испытывает на детях какую-то новую вакцину. Особенно много занимается близнецами. Хочет обмануть природу и научиться создавать близнецов искусственно, при помощи пауки.
— Кроме того, стерилизовал польских монахинь рентгеновскими лучами и тестирует женщин на выносливость, подвергая их ударам электрического тока, — продолжила Маренн. — Это я только что слышала от гауляйтера. Он в полном восторге от деятельности Бруннера. Так что, похоже, секрета во всем этом никакого нет, Бруннер действует открыто, под прикрытием группенфюрера Мюллера и едва ли не с благословения самого рейхсфюрера. Более того, я слышала, что кроме Аушвица подобные опыты проводятся также и в Треблинке. Так что воспрепятствовать этому мы не сможем, как бы омер-зительно все это ни было. Гейдриховская доктрина расового разделения действует, хотя сам автор давно покоится в земле. Другое дело — препараты психического воздействия, которые Бруннер, судя по всему, применяет вовсе не к заключенным, точнее, не только к заключенным, но и к полноправным гражданам рейха под видом лечения от психических расстройств. Точнее, я полагаю, — она закурила сигарету, — что к заключенным он их даже вовсе не применяет. У него наверняка нет разрешения на подобные эксперименты, ведь он не имеет соответствующего образования. Вот строение челюсти у немца и эскимоса — другое дело, это его специальность, он может заниматься ими, сколько угодно. Но на опыты психического воздействия, на применение лекарств подобного действия у него нет санкции. А лагеря проверяют, здесь много свидетелей, есть комендант, который следит за всей документацией. Нет, скорее всего, нет. За это он может серьезно пострадать сам.
— Значит, эти препараты находятся в Берлине? И нам здесь нечего искать?
— Препараты, наверняка, находятся и здесь, и в Берлине, — задумчиво произнесла Маренн. — В тайных местах, которые нам, конечно, никто не покажет. И вряд ли удастся заполучить их на руки. Но, собственно, мы ведь и не для этого сюда приехали, — напомнила она. — Такая задача пока что нам не по силам. Мы должны в общем ознакомиться с деятельностью Бруннера и посмотреть, нельзя ли его как-то зацепить, чтобы ослабить покровительство со стороны Мюллера, тогда у бригадефюрера будет возможность приглядеться к нему поближе. Меня очень интересует его ассистентка, эта альбиноска, по словам Грабнера. Она может оказаться неустойчивым звеном. Надо приглядеться к ней повнимательнее. Кстати, теперь мы можем посетить Аушвиц, не придумывая никаких предлогов, сам гауляйтер только что пригласил меня и даже обещал дать офицера для сопровождения. Так что мы под полным его покровительством.
— Это весьма удачно, — кивнул Фелькерзам. — В крайнем случае инициативу вообще можно будет приписать ему.
— Посмотрим. Я не жду ничего хорошего от встречи с этим Бруннером. И ты, и я, и даже бригадефюрер Шелленберг можем нажить себе смертельного врага. Но и позволить ему проводить эксперименты, которыми он, судя по всему, занимается без всякой санкции, мы тоже не можем. Я не могу, — заключила Маренн. — Как врач, как человек. Мне не по силам остановить его издевательства над заключенными, так как на его стороне вся машина гестапо, но заставить его прекратить опыты над свободными людьми я постараюсь.
— Ты знаешь, я полностью на твоей стороне, — откликнулся Фелькерзам. — И бригадефюрер тоже. И дело, конечно, не только во фрау Ильзе. Будь его воля, Вальтер давно бы покончил со всей этой инквизиторской практикой Мюллера и Кальтенбруннера. Время для всего этого прошло.
— Я полностью согласна, Ральф. Более того, я даже уверена, что скоро во имя спасения Германии и немцев даже придется не только отказаться от практики Бруннера, но и еще осуществлять выплаты компенсаций всем тем, кто чудом остался жив после его экспериментов, а заодно и родственникам тех, кто не дожил до этого светлого дня. Сейчас не тридцать девятый год, и даже не сорок второй. Как бы ни храбрился Франк, но большевики действительно стоят у ворот Варшавы, в самом городе полыхает восстание, и только нежелание Сталина иметь дело с эмиграционным правительством Польши в Лондоне, которое это восстание подняло, удерживает Красную армию от штурма города. Он ждет, пока восстание захлебнется, гестапо перевешает всех его зачинщиков, и тогда вместо лондонских эмигрантов он посадит на все руководящие места в Польше своих коммунистических протеже. Некоторое время, чтобы давать балы у Франка еще есть. Но очень короткое.
