Нет, это невозможно!
Софья поднялась из-за стола и отошла к окну, такому закопченному, что из него почти ничего не было видно. Она говорила себе, что сделала это только для того, чтобы выманить его из-за стола и, улучив удобный момент, стащить нож, но в глубине души понимала, что не может отвести его ужасные обвинения.
Она уже давно смирилась с тем, что на первом месте у матери всегда будет Александр Павлович, но все равно время от времени мечтала, как в ее жизни появится кто-то, для кого она станет первой и единственной.
— Я не останусь здесь, чтобы слушать, как вы оскорбляете мою мать.
Как и надеялась Софья, сэр Чарльз встал из-за стола и подошел к ней, увлекаемый неодолимым желанием поиздеваться над жертвой.
— Задел за живое, да?
— Для чего вы привезли меня сюда? Только чтобы оскорблять?
Она тут же пожалела о собственной резкости, потому что издевательская усмешка вдруг исчезла, а в глубине черных глаз шевельнулось что-то зловещее.
— Я мог бы не только оскорблять вас, дорогуша. — Сэр Чарльз поднял руку, похлопал ее по щеке и вдруг больно сжал пальцами подбородок. — Вы даже не представляете, каких усилий мне стоит оставить вас… нетронутой. Вы не представляете, чего мне стоит удерживать моих людей от того, чтобы не навестить вас на чердаке. Вы должны бы благодарить меня.
Софья стиснула зубы, поклявшись не просить о пощаде. Проклятая гордость.
— Благодарить вас? Вы похитили меня и моих слуг, вы заперли нас на этом грязном чердаке…
Его пальцы с быстротой молнии слетели с подбородка на горло и сжали его с такой силой, что перед глазами поплыли черные круги.
Она инстинктивно вскинула руки и попыталась оттолкнуть обидчика.
— Вот так, милая. — Он наклонился к ее уху и зашептал: — Еще сильнее. Бейте меня. Кричите.
— Нет, — прохрипела Софья, задыхаясь.
— Кричите. — Он вглядывался в ее лицо, словно получал удовольствие, видя чужие страдания, словно питался чужой болью. — Ну же.
Уже теряя сознание, она услышала звук приближающихся шагов, но что они больше не одни, поняла только тогда, когда услышала рядом голос:
— Простите, господин.
Сэр Чарльз рыкнул, как зверь, у которого отбирают добычу, и оттолкнул жертву.
— Как ты смеешь…
Софья, пошатываясь, отступила на пару шагов и попыталась отдышаться. Весь гнев безумца обрушился теперь на Иосифа, который, впрочем, даже не повел бровью.
Либо невероятно смел, подумала она, либо такой же сумасшедший, как и его хозяин.
— Я подумал, что вам надо знать. — Голос слуги прозвучал совершенно бесстрастно. — Михаил и Карл исчезли.
— Что? Чепуха! — рявкнул сэр Чарльз. — Наверное, охотятся. Или валяются пьяные в конюшне.
— Они должны были стоять на посту, но, когда я пришел проверить, не нашел ни их самих, ни лошадей, ни вещей.
Англичанин напрягся, вероятно заподозрив измену.
— Проклятье. Я поговорю с Владимиром. — Он повернулся и махнул рукой в сторону Софьи. — Отведи ее на чердак.
Иосиф послушно склонил голову:
— Да, господин.
Провожая сэра Чарльза взглядом, Софья испытывала огромное облегчение. Она нисколько не сомневалась, что избежала неминуемой смерти, но при этом понимала, что всего лишь получила отсрочку. Сэр Чарльз, похоже, не сомневался, что в скором времени получит выкуп, и уже не считал должным обуздывать свои извращенные желания.
Вот разберется, что там случилось, вернется и завершит начатое.
Равнодушный к ее горестям и бедам, Иосиф указал на дверь:
— Сюда.
Софья знала, что просить и умолять бесполезно. Да, человек со шрамом всегда был неизменно вежлив, но ясно давал понять, что при необходимости убьет ее без малейших колебаний. Проходя мимо стола, она вдруг остановилась и едва слышно — горло еще болело — проговорила:
— Я могу взять еды для моих слуг? Они еще не ели сегодня.
Иосиф пожал плечами:
— Как хотите.
Софья взяла блюдо с уткой, сунула под него нож, прихватила блинчики с рыбой и двинулась к выходу.
Сердце колотилось. Видел Иосиф или нет? Заметил, что со стола исчез нож, или не заметил?
Приготовившись к самому худшему, она оказалась не готова к загадочной улыбке на его губах.
— После вас, госпожа Софья.
Глава 16
Остановившись в очередной глухой деревне, Стефан ждал возвращения Бориса из пивной. Ждал, поглядывая время от времени на растянувшиеся вдоль разбитой дороги избы. Деревня ничем не отличалась от других, через которые они проехали в последние три дня.
Бедная, угрюмая, неприветливая.
И даже послеполуденное солнце не смягчало тягостного впечатления.
Неоднократные попытки Александра Павловича реформировать страну терпели крах из-за сопротивления со стороны не желающей и боящейся преобразований знати и постоянной угрозы бунта. В результате ничего не менялось, проблемы оставались, недовольство нарастало, и Стефан понимал, что рано или поздно оно обязательно выльется во что-то по-настоящему страшное.
Потягивая из фляжки бренди, он составлял список болячек и недомоганий, включая огнестрельную рану плеча, которая, слава богу, понемногу затягивалась, когда стук копыт заставил его повернуться.
— Ты быстро, — удивленно заметил он.
Борис пожал плечами. Выглядел он неважно — последние дни оба не высыпались и подолгу не вылезали из седла, так что усталость начала сказываться.
— Задерживаться не было смысла.
— Почему?
— Едва вошел, как подслушал разговор двух местных, жаловавшихся друг другу на банду каких-то чужаков, появившуюся здесь совсем недавно, но уже успевшую изрядно всем надоесть.
Стефан постарался не радоваться преждевременно. Новость давала, конечно, надежду, что они догнали наконец похитителя, но разбойников в российской глубинке хватало всегда. Прежде всего требовалось убедиться, что эти разбойники и есть те, что им нужны.
— Кто-нибудь знает, где искать эту банду?
— Один крестьянин упомянул заброшенный дом к северу от деревни.
— И что? Кто-нибудь проверил этот дом?
— Нет. — Борис фыркнул, поймав удивленный взгляд Стефана. — Земля принадлежит помещику, которого здесь не слишком любят, и драться с разбойниками из-за него никто не станет.
Слова протеста так и остались невысказанными. Стефан не мог представить, чтобы что-то подобное произошло в Англии, чтобы кто-то из арендаторов позволил браконьерам или кому-то еще разорять его земли. Разумеется, он и относился к арендаторам как к членам своей семьи, а не как к бездушным орудиям для получения прибыли.
