— Это здесь ни при чем.
Если бы только он не был герцогом Хантли, а она дочерью княгини Марии. Если бы они были просто мужчиной и женщиной, без обязательств перед семьями.
Как легко было бы ей влюбиться в него.
— Стефан, — прошептала она, — отпустите меня.
— Никогда, — с ледяной уверенностью ответил он. — Вы — моя.
— Я начинаю думать, что по-настоящему сумасшедший не он, а вы.
— Очень даже может быть. — Он поймал ее настороженный взгляд. — И все же почему вы так спешите вернуться в Санкт-Петербург?
Софья демонстративно вздохнула — нет, таких упрямцев ей еще не встречалось. Слушает ли он вообще, что ему говорят?
Да и стоит ли с ним спорить? Только головную боль заработаешь да щелчок по собственной гордости.
— Когда сэр Чарльз увез меня с постоялого двора, мне пришлось оставить там свои вещи, — бросила она раздраженно.
На его лице появилось какое-то странное выражение.
— Они так важны для вас?
— Да. Я спрятала письма под подкладку баула. Он застыл с открытым ртом, как будто она застала его врасплох. Маленькая, но все же победа.
— Ловко.
— Какое там ловко. — Она состроила скорбную гримасу. — Да, мне удалось уберечь письма от сэра Чарльза, но мне не на что вернуться на тот постоялый двор, а если б я даже и смогла, то кто знает, что сталось с моими вещами. Их могли растащить слуги. Их мог забрать любой.
Его губы расползлись вдруг в неожиданной улыбке.
— Нет, не любой. У нее перехватило дух. Неужели?..
— Так вы…
— Да. Я забрал все ваши вещи. Она растерянно посмотрела на него.
— Но как вы узнали, что я была там? Он покачал головой:
— Я же говорил, Софья, от меня ничего утаить нельзя.
— Как бы мне хотелось доказать, что вы не правы, — пробормотала она.
Он медленно погладил ее по руке:
— Вы могли бы проявить большую благодарность в отношении человека, спасшего ваши драгоценные письма.
— Я, конечно, ценю ваше…
Не дождавшись, пока она закончит, Стефан подался вперед и накрыл ее губы восхитительно сладким, чарующим и волнующим поцелуем.
— Предпочитаю благодарность более осязаемую, — прошептал он, продолжая ласкать ее руки, плечи и шею. Добравшись до повязки, пальцы остановились. Горячее дыхание — но уже не страсти, а ярости — опалило ей щеку. — Если сэр Чарльз еще не умер, клянусь, я задушу этого подонка своими руками.
— Любой, кто это сделает, окажет людям услугу, — согласилась Софья, с дрожью вспоминая, с каким удовольствием сэр Чарльз мучил своих пленников, как вспыхивали его глаза, когда он прижимал к ее горлу лезвие кинжала. — Ему нравилось пугать меня. Нет, не просто пугать, а причинять боль. Думаю, я не первая женщина, которую он обрекал на такие страдания.
— Больше он вас не тронет. — Стефан осторожно провел пальцем по краю повязки. — Клянусь.
— Я больше беспокоюсь о тех несчастных, у кого нет никакой защиты от этого чудовища. — Она покачала головой. — Нужно предупредить Геррика Герхардта.
Он перенес ласки ближе к ее губам.
— Об этом побеспокоитесь завтра.
— Пожалуй. Сегодня мне хотелось бы… — Нить мыслей прервалась под обрушившимся шквалом легких, дразнящих поцелуев. — Перестаньте… прекратите…
— Я делаю вам больно?
Софья уперлась ладонью ему в грудь. Ну конечно он делал ей больно. Только не в физическом плане. Его ласки были истинной магией. Его прикосновения творили чудеса. Поэтому-то она и не находила в себе сил сопротивляться сладкому соблазну. Но в самом сердце тревожной глухой болью сидела мысль о том, что его жизнь прочно и навсегда связана с Англией. Как и женщина, которую он рано или поздно поведет под венец.
А потому чем больше времени она проведет с ним сейчас, тем хуже будет потом.
— Сейчас не время для поцелуев.
Он еще раз припал к ее губам, потом со вздохом отстранился и состроил печальную гримасу:
— К сожалению, вы правы.
Легкость, с которой он согласился, отдалась уколом разочарования, но Софья напомнила себе, что ее ждут куда более важные дела.
— Где мои вещи?
— По-моему, Борис оставил их в конюшне, вместе с лошадью. Не глупите. — Она попыталась подняться, но он решительно заставил ее опуститься на подушку. — Оставайтесь в постели, а я схожу за ним.
Бросив строгий взгляд, обещавший самые суровые кары в случае неповиновения, Стефан подошел к печи, подбросил пару поленьев и, убедившись, что дрова занялись, вышел за дверь.
Оставшись одна, Софья попыталась подвести итог затянувшемуся и опасному путешествию, которое близилось-таки к концу.
Письма у нее.
Ее матери ничто не угрожает.
Так почему же хочется плакать?
* * *
Русская ночь, как и следовало ожидать, оказалась не по-летнему холодной. И слава богу.
Проведя с Софьей полчаса наедине, он с удовольствием окунулся бы сейчас в ледяное озеро, чтобы хоть немного остудить разгоряченное желанием тело.
И не только тело.
Эта женщина обладала потрясающим талантом доводить человека до белого каления.
Но если так, то почему же он, не слушая голоса здравого смысла и позабыв о правилах хорошего тона, вбил себе в голову, что должен вернуть ее в Мидоуленд?
Стефан тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и пересек полянку перед домом.
— Борис?
— Поесть вы, конечно, не принесли? — прозвучал голос сверху.
Стефан поднял голову и увидел спускающегося по дереву слугу.
— Нет, не принес. — Он пожал плечами. — Ужин еще не готов. Служанка тушит зайца и говорит, что нужно еще подождать.
— Ох уж эти женщины, — вздохнул Борис. — Хорошо, что я сам припас пару зайцев. Пожалуй, поджарю их на костре. Если хотите, можете присоединиться.
— Спасибо за приглашение, но сейчас меня больше интересует другое. Госпожа Софья желает забрать свои вещи.
— А… — Борис поморщился. — Совсем забыл.
Стефан нахмурился, уже чувствуя, что Борис приготовил ему неприятный сюрприз.
— Забыл? Что забыл?
— Когда ставил лошадей в конюшню, заметил, что баул госпожи Софьи где-то затерялся.
— Проклятье. — Предчувствие не подвело, и ему это не нравилось. — Что-нибудь еще пропало?
— Нет, больше ничего. Я поискал в лесу, думал, он просто свалился с вашего седла, но ничего не нашел.
Спрашивать, хорошо ли он искал, Стефан не стал. Если Борис сказал, что ничего не нашел, значит, дальнейшие поиски бессмысленны.
