— Поэтому он решил вылететь на Марс? — неприязненно предположил фон Браун. — Хотел совершить открытие?
— Не знаю, — развёл руками Анатолий. — Я думал, его командировка была санкционирована…
— Ладно, — перебил его Мошер. — Это уже не твой вопрос. Если причиной взрыва на перерабатывающем комплексе явилось разрушение защиты генераторов, то как мы можем защитить уцелевшее оборудование и остановить распространение аварий?
Толмачев нервно передёрнул плечами.
— В своих записях Френк особо акцентировал внимание на том, что плесень появляется в местах, где явно присутствуют высокие энергии. Мне кажется, что в свете сегодняшней ситуации спасти положение может только полное отключение всех действующих систем. Мы теряем жизненно важные узлы управления, из-за этого происходит разрушение исполнительных коммуникаций. Если сейчас, немедленно отключить оборудование нашего сектора колонии, то можно спасти семьдесят процентов капиталовложений, но это чисто техническая рекомендация. — Он посмотрел на фон Брауна, который внимательно слушал его.
— Сэр, мы не можем вести дело таким образом, — возмутился Бюрге. Он резко обернулся, посмотрев на Толмачева так, словно там стоял не человек, а злой демон. — Корпорации «Дитрих фон Браун» принадлежит большая половина всей планетопреобразующей техники и систем контроля за атмосферой Марса! Их замораживание приведёт к гибели огромного количества людей, ведь мы не сможем эвакуировать оттуда более тысячи человек в месяц!
Майлер фон Браун слушал этот диалог, больше похожий на перебранку, продолжая тяжко размышлять о своём.
Десять лет назад он принял корпорацию от своей жены Кейтлин в плачевном состоянии. Все основные активы находились в тот момент в проекте «Европа», который, вероятно, казался его предкам беспроигрышной аферой, но жизнь рассудила по-своему, проект провалился, и ему пришлось буквально по миллиметру вытаскивать крупнейшую корпорацию Европейского Союза из финансовой пропасти. Воспоминания тех лет были слишком болезненны и поучительны, чтобы он мог позволить себе ещё раз потерять основную часть активов. Здесь в игру вступали такие деньги, на фоне которых резко обесценивалось всё, вплоть до человеческих жизней, и он понимал, что действовать нужно резко и решительно, пусть и болезненно.
— Что мы реально имеем на сегодняшний день? — так и не придя к конкретному мысленному решению, спросил он.
Анатолий понял, что отвечать опять предлагают ему.
— Зона поражения с заводом в её эпицентре локализована и составляет окружность радиусом в двадцать километров, — сообщил он. — Ежедневно на три километра в глубь этой территории производится термическая зачистка. Пока что удалось сохранить режим секретности, выдавая всё за эксперименты по преобразованию атмосферы, но цепь мелких аварий продолжает развиваться внутри зоны отчуждения. — Толмачев покосился на компьютерный терминал и добавил: — Потеря связи с автоматикой атмосферного процессора только подтверждает серьёзность ситуации…
— Потеря связи грозит катастрофой? — спросил фон Браун.
— Нет, — ответил Анатолий и тут же пояснил: — Предполагая развитие поломок, мы ввели все системы в режим глубокой консервации ещё неделю назад. Реактор заглушён и может находиться в таком состоянии как минимум год без вмешательства и контроля извне.
Фон Браун опять задумался, потом посмотрел на собравшихся и сказал:
— Я пока не готов принять окончательное решение. — Он перевёл взгляд на Бюрге. — Ганс, держи прессу в разумных рамках. Я понимаю, что теперь, после прибытия корабля с телами погибших, это будет нелегко, но в твоём распоряжении достаточно средств, чтобы заткнуть пасть особо говорливым и выиграть для нас ещё немного времени. Было бы идеально, чтобы шум вокруг катастрофы на Марсе вообще заглох. — Взгляд фон Брауна переместился на Толмачева. — Анатолий, подготовь всё оборудование в радиусе пятидесяти километров вокруг зоны к аварийному отключению. Сколько оттуда до следующего процессора по переработке атмосферы?
— Сто километров, — ответил Толмачев. — На равном удалении находятся ещё три процессора — два принадлежат концерну «Новая Азия» и один русским.
Фон Браун кивнул. Он ни на минуту не забывал о том, что всё, как назло, происходит очень близко от границы трёх секторов освоения…
— Мошер, останься. Нам с тобой надо обсудить ещё ряд вопросов.
* * *
Хмурые небеса расплакались нудным моросящим дождём.
Мари ощутила, как порыв холодного ветра, несущий морось по ущельям улиц, вырвался на простор площади. Она поёжилась. Её взгляд скользнул по фасаду небоскрёба, на миг задержался на хаотичном узоре освещённых окон, потом вернулся назад, к влажному стеклобетонному покрытию улицы.
Над городом быстро сгущались сумерки. Народу вокруг было немного, час пик уже минул, а редкие прохожие спешили укрыться от непогоды в остеклённых галереях многоуровневых переходов, по которым струились неторопливые ленты эскалаторов.
Шли минуты, а Мари всё стояла напротив входа в здание головного офиса «Фон Брауна», пребывая в состоянии ошеломлённой, подавленной растерянности. Всё вокруг казалось чужим, незнакомым, будто горе, обрушившееся на неё, имело силу видоизменять саму реальность. Мари казалось, что город опустел не просто так, взгляд сквозь навернувшиеся слёзы делал контуры окрестных зданий мутными, расплывчатыми, а маленькие фигурки людей, появляющихся и исчезающих за стеклянными стенами переходов, только усиливали ощущение того, что жизнь внезапно потекла мимо, спеша в тепло и уют чужих судеб…
Разум Мари всё ещё пытался зацепиться за реальность хмурого осеннего вечера, но её душа, не выдержав удара, надломилась и уже существовала вне этого мира, который внезапно потерял всякую привлекательность и смысл.
…Через несколько минут её лёгкая одежда начала промокать, неприятно прилипая к телу, и она медленно пошла к остановке общественного монорельсового транспорта.
В руках Мари сжимала согнутую пополам папку из прозрачного тонкого пластика, внутри которой содержались официальные документы, свидетельствующие о смерти её отца…
* * *
Оставшись вдвоём, Мошер и фон Браун некоторое время молчали.
— Ладно, Майлер, давай говорить начистоту, — наконец произнёс Мошер, щёлкнув портсигаром. — Нравится тебе Бюрге или нет, но он прав — мы не можем действовать определённым образом. Есть черта, за которую нельзя переступать. Остановка атмосферных процессоров повлечёт за собой гибель множества людей, и не думаю, что этим мы спасём капиталовложения на Марсе.
Фон Браун, прищурясь, смотрел за окно, мимо Мошера.
— Боишься толпы? — тихо спросил он. — Думаешь, не найдётся новых кандидатов на освободившиеся места в колонии?
— Найдутся. Но ты напрасно недооцениваешь так называемую толпу. Люди сейчас быстро впадают в крайность, а по всему миру отыщется немало тех, кто недоволен существующей колониальной политикой корпорации.
, Тихо жужжали электроприводы. Внутри утратившей герметичность кабины царил такой же холод, как снаружи, вдобавок тут ощущался каждый ухаб дороги, и от этого езда превращалась в сплошную муку.
Впрочем, Нирон уже не обращал внимания на дискомфорт. За истёкший суточный цикл
[1]
вся его жизнь превратилась из плавного, предсказуемого и распланированного бытия в сплошной хаос непредвиденных обстоятельств.
Вездеход преодолел пологий спуск, и теперь его широкие ажурные колёса продавливали многометровую толщу вездесущего реголита, оставляя за собой глубокую колею, но Нирон даже не заметил, когда закончился участок древней дороги и началась зыбкая предательская равнина, — его сердце глодал ужас, а мысли в голове путались, прихотливо перемежаясь между событиями уже произошедшими и только предстоящими…
Всё началось во время прошлого рассвета.
О’Релли унаследовал должность главного инженера города Аулия после кончины своего отца. В вопросах правопреемственности никто не решался оспаривать традиции тёмных веков, сформированные жестоким опытом борьбы за выживание. После постигшей Селен катастрофы прошли тысячелетия; практически все знания древней цивилизации были утеряны, а остаточное население планетоида сосредоточилось в городах-убежищах, выстроенных далёкими предками в толще скальных массивов кольцевых гор.
От сложной техники великой цивилизации остались лишь одичавшие сервы, обитающие на мёртвых просторах Селена, да наиболее бесхитростные механизмы, с помощью которых городским инженерам кое-как удавалось поддерживать нормальный температурный режим да обеспечивать население водой и воздухом.
О’Релли учился инженерному делу с малолетства. Как только сыну исполнилось пять циклов, отец начал постепенно знакомить его с этими механизмами. Так было всегда из века в век, от поколения к поколению. В условиях Селена синонимом слова «власть» стал термин «знание», и никто не смел противиться этому, — самому тупоголовому из горожан было понятно, что без воздуха и воды он не проживёт и дня, а значит, тот, кто владеет доступом к системам жизнеобеспечения и способен управлять ими, безраздельно правит городом.
Для сына главного инженера жизнь казалась простой и понятной. Он ясно представлял своё будущее, и даже преждевременная кончина отца, взвалившая, на плечи молодого Нирона тяжкий груз повседневных проблем, не могла поколебать его уверенности в завтрашнем дне.
Он вступил в должность и прекрасно справлялся с ней, не желая для себя иной судьбы.
Всё изменилось внезапно.
…Стояло раннее утро. Обжигающий диск звезды едва показался из-за иззубренных скал, но его лучи уже коснулись огромного, чистого, как слеза, Солнечного Камня, вмонтированного в куполообразный городской свод. Исполинский, тщательно отполированный кристалл кварца концентрировал энергию света и направлял её вниз, в недра города, где в изолированных помещениях под воздействием высоких температур происходило таинство превращения вулканических пород в столь необходимые для жизни воздух и воду.
Нирон, вопреки правилам, не присутствовал при начале процесса, этим утром он покинул город, чтобы произвести ревизию реголитных копей карьеров, где добывался так называемый «воздушный камень». О’Релли не удовлетворяла концентрация необходимых минералов в добываемой руде, и он решил, что наступила пора разведать новые месторождения, благо дно кратера представляло собой застывшее лавовое море и отыскать на его поверхности необходимый минерал было достаточно просто.
Нирон никогда не проявлял беспечности. Он знал, сколь опасны мёртвые просторы Селена, как обманчива их кажущаяся необитаемость, но Аулия уже давно не подвергалась набегам сервов или изменённых. После образования Союза между расположенными в соседствующих кратерах поселениями его родной город оказался внутри своеобразного защитного кольца и постепенно превратился в негласную столицу целого региона. Отсюда в пограничные города уходили караваны, гружённые воздушным камнем, в обмен на который торговцы получали ремесленные изделия и брикеты пищевых концентратов.
Страхи прошлого постепенно тускнели, отступали, теперь новости о жестоких атаках изменённых или внезапных набегах одичавших сервов приходили в Аулию из далёких мест, и поэтому Нирон, собираясь в короткую экспедицию, справедливо полагал, что ему будут угрожать лишь невыносимая жара да хронический недостаток кислорода в разреженной атмосфере.
…Он ненадолго остановил машину, чтобы выйти и осмотреть причудливую глыбу горной породы, отколовшуюся и скатившуюся на дно кратера во время утреннего перепада температур, когда из глубокой тени навстречу О’Релли внезапно выступили трое изменённых.
Столкновение оказалось столь неожиданным, что Нирон опешил, не успев даже подумать об оружии.
Пока он в полной прострации смотрел на изменённых, те подошли вплотную и окружили его, не предпринимая никаких враждебных действий. Двое просто встали по бокам, а третий остановился напротив, пытаясь рассмотреть лицо Нирона сквозь мягкую прозрачную лицевую маску защитного балахона.
Это было ужасно.
О’Релли ещё тогда почувствовал — нельзя ждать от подобной встречи ничего, кроме смертельных неприятностей. Пусть они не накинулись и не убили его, но чем ещё может окончиться встреча с проклятыми обитателями мёртвых равнин?
Нирон впервые видел изменённых воочию, до этого момента ему приходилось лишь слышать о них, но теперь он вполне понимал, почему зрелые, закалённые воины так люто ненавидели проклятых, отчего в скупых рассказах опытных бойцов периодически проскальзывал ужас: стоило взглянуть на мужчину, стоящего в глубокой тени скалы, как приходило мгновенное понимание — перед тобой уже не человек, а нечто иное…
Нирону было невыносимо страшно смотреть на рослого мужчину, понимая, что тот ничем не защищён от смертоносной внешней среды Селена. Весь гардероб изменённого состоял из высоких стоптанных сапог, узких бриджей и потрёпанной куртки, перепоясанной широким ремнём, отягчённым многочисленными креплениями для оружия. На нём не было ни дыхательной маски, ни многослойного термоизолирующего балахона, — жуткий незнакомец стоял на покрытом инеем реголите и спокойно вдыхал разреженный воздух Селена.
Колени Нирона вдруг начали предательски дрожать.
Он никогда не думал, что ужас может быть столь глубоким, всеобъемлющим, парализующим не только волю, но и саму способность мыслить. О сопротивлении речи не шло, — он стоял скованный ужасом, будто ему разорвали защитный балахон и ледяное дыхание чёрной как смоль тени уже превратило его мышцы в хрупкое стекло…
Однако изменённого не заботили такие мелочи, как смертельные перепады температур. Солнце уже взошло достаточно высоко, и дно кратера, разогретое его лучами, начало куриться желтоватыми испарениями, но там, где лежала тень, всё ещё стыл губительный ночной холод, разреженный, отравленный воздух змеился на границе света и тьмы, а он, глядя на остолбеневшего Нирона, лишь криво усмехнулся, нарушив наконец гробовую тишину внезапной встречи короткой утверждающей фразой:
