— Ты любил ее. Почему же ты боишься даже признаться в этом?
— Какого черта ты зациклился на этом? Я-то думал, что психиатр не должен диктовать своему пациенту, что ему думать. Нет, я не любил ее. Господи Иисусе, да никого я никогда не любил! Но она была у меня первой, вот в чем все дело.
— Да ну, дело не только в этом. Она же была твоей тетушкой, сестрой твоей матери. Ради нее ты рисковал церковным проклятием. К тому же она была единственной женщиной, единственным существом на этом свете, в котором ты нуждался, разве нет? Почему же сейчас тебе стыдно признаться передо мной в том, в чем уже признался под гипнозом? Потому что она была старше тебя? Или из-за глубоко запрятанного внутрь твоей души морального кодекса, может, так? Потому что это было кровосмешением?
— Ничего себе! Да ты знаешь, как это смехотворно звучит, знаешь? Да ладно тебе! Кровосмешение, дерьмо-то какое! Да ведь Сил была всего лишь моей теткой. Господи! Вот поэтому я вроде бы воспринимал ее как мать, но потом — нет, ни разу у меня не возникло ни на секунду ни малейшей мыслишки о кровосмешении, инцесте. Она была женщиной. Шикарной, соблазнительной, но чертовски увлекающейся. Вот и все.
— Хм, разве? Ну а как насчет тех предыдущих лет, когда ты не смотрел на нее глазами мужчины. Эти ее приезды, открытки, подарочки. Тогда ты был маленьким «мальчиком, и ты ее любил. Разве она не была единственным человеком, кому ты на самом деле был небезразличен? Да и потом тоже, разве этого между вами не осталось?
— Черт тебя подери, что же ты этим хочешь сказать? А, да, вот что, знаю. Что Сил любила меня таким, какой я есть на самом деле. А для других главное — это мои деньги и моя известность как сильного самца, лучшего наездника.
— Вот-вот. Хоть кто-нибудь походил на нее? Находилась когда — нибудь хоть одна женщина, ну, или вообще холь кто-нибудь, если на то пошло, кому бы ты смог отдать частичку самого себя? Силвия была единственной женщиной, кому ты отдавал себя без остатка, с кем ты всегда был самим собой, разве не так? Мне кажется, другими ты только пользовался…
— Ты неподражаем, ты знаешь об этом? Знаешь почему я тебе плачу так до черта много денег, да еще прихожу вновь и вновь. Но нет, что это значит на самом деле быть самим собой? Л ты не задумывался, что я вообще не бываю самим собой?
— Очень театрально, Брэнт. Но давай вернемся к Силвии.
— У, чертова Силвия! К черту, к черту ее! Будь она проклята, что умерла!
— А!
Хотя психотерапевт не изгнал призрака Силвии из души Брэнта, он все-таки научил его смиряться с тем, что произошло в его жизни, более того, смиряться со своей сущностью. Никаких самоистязаний, никаких сожалений о прошлом, Брзнт Ньюком. Когда что-нибудь начинало подтачивать его изнутри, он научился извлекать это нечто на свое собственное обозрение и объективно анализировать, чем бы оно ни было. Он даже научился думать о Силвии без той острой боли, что была раньше, без того острого чувства вины перед ней. Бедняжечка, черт ее возьми, любимая Сил! Да знает ли она, где бы она сейчас ни обитала, что, умерев, она навеки приковала его к себе?
Затем от Силвии мысли Брэнта помимо его воли возвратились к Еве Мейсон и к его сегодняшней жизни. У нее ведь волосы очень похожи на волосы Сил, что-то в ней есть еще такое — может быть, эта ее яростная, дурацкая, бесполезная борьба за себя — вот что не выходило у него из головы. Она пробудила у него желание скрутить ее, взять ее силой, унизить ее, показать этой тупой дряни, что в общем-то она ничем не отличается от Фрэнси. Его не прекращала разъедать мысль о том, что этого ему все равно сделать не удалось. А ведь он не привык сожалеть ни о чем и ни о ком, кроме Сил…
Брэнт долго лежал, а потом заснул быстро и крепко, избавившись от передуманных мыслей и принятых решений.
Глава 23
Ева вошла в свою комнату, еле передвигаясь, ноги ее заплетались; стоя у окна, Дэвид, продолжавший высматривать что-то на улице, повернул голову, чтобы посмотреть на нее.
— Ради всего святого, да ты знаешь, что сейчас уже пять часов утра. Кто этот тип, который привез тебя? Ведь тебе надо было разыскать Фрэнси, вот почему я здесь просидел всю эту чертову ночь, пока ты там развлекалась. Ева…
Когда она добрела до освещенного лампой места, он, наконец, рассмотрел ее, и она услышала его невольный возглас недоумения.
— Господи, как ты ужасно выглядишь! Ты мне расскажешь, что же все-таки произошло?
Неожиданно на нее камнем навалилась смертельная усталость: она была слишком измученной, чтобы стоять и что-либо говорить. Что же он не бросится к ней, не обнимет ее, не прогонит все ее ночные кошмары, вместо того чтобы учинять ей допрос, будто она стоит перед судебными заседателями? Ну, что же он?..
Она приблизилась к нему, спотыкаясь, вложив все оставшиеся у нее силы в этот последний бросок, и прижалась к нему.
— Дэвид! О, Дэвид, пожалуйста! Обними же меня. Пожалуйста, обними меня!
Наконец его руки обняли ее, но вместо облегчения она почувствовала, как его внутреннее сопротивление передалось ей; она подняла свои глаза, чтобы всмотреться в его лицо.
— Дэвид?
Он чувствовал, что ее бьет дрожь, и с усилием заставил себя задать ей свой вопрос как можно более спокойным голосом. Что с ней? Что она натворила на этот раз?
— Ева, я должен знать, что произошло. Что ты стараешься скрыть 6т меня? Давай начнем с Фрэнси, моей сестры. Она там была? И кто это, черт возьми, был тот тип в «мерседесе»?
Она отстранилась от него. Он не сделал попытку удержать ее. Стоя, не прикасаясь к нему, она почувствовала себя немного лучше, к ней откуда-то вернулись Силы. Она отвернулась от него, чтобы не видеть его бесчувственных, осуждающих ее глаз, и обеими руками ухватилась за спинку стула, потому что ее все еще пошатывало.
— Ева! — снова проговорил он; на этот раз в его голосе слышалось раздражение.
— Хорошо, Дэвид. Я стараюсь… стараюсь собраться с мыслями, чтобы мой рассказ был как можно более связным. Фрэнси там была, но она так и не прислушалась ко мне, хотя я очень старалась убедить ее… Она в конце юнцов уехала с мужчиной, которого они называли Дереком. Они… он сказали мне, что это — психиатр. Я старалась задержать их, но он… он не слушал меня, он…
— Что ты несешь, Ева! Кто это — «он»? Этот, из машины?
— Да! О, Боже. Я же говорила тебе, что он очень опасен, я же говорила! Я все никак не могла вспомнить… Брэнт Ньюком, твой клиент. Он отослал Фрэнси в Нью-Мексико вместе с Дереком. Она, наконец, поняла, что ехать не надо, но он дал им денег и отослал ее. Ты понял? Он просто выкупил ее как вещь с аукциона. Да, в самом деле. Вот каков он на самом деле, даже хуже!
— Это… Эта твоя история звучит неправдоподобно, Ева. Ты уверена, что тебе это не показалось спьяну?
— Спьяну? Да я не притронулась к спиртному! До тех пор пока он что-то не подмешал в мой бокал, чтобы я стала такой же помешанной, как и вся их шайка, только это не подействовало. Нет! Не прерывай меня, Дэвид. Мне надо дорассказать, иначе я никогда тебе уже больше ничего не скажу об этом, — ее голос упал до прерывающегося шепота, но она повернулась и вновь посмотрела ему в лицо, а он наконец-то увидел выражение ее глаз. Да, с ней произошло нечто из ряда вон выходящее. Дэвид открыл рот, чтобы бросить ей какую-то реплику, но так ничего и не вымолвил.
