— Ты уже совсем сбилась с какой-либо логики, Ева. Наверное, мне лучше сейчас уйти, а завтра, попозже, я с тобой побеседую еще раз.
— Ну уж нет, Дэвид. Никакого «попозже», никакого «завтра». Никогда в жизни я больше не выслушаю тебя и не заговорю с тобой. Убирайся отсюда, убирайся живо, ну-ка, быстро!
— У тебя истерика, Ева…
— Да уж, знаю! Наконец-то, Дэвид, наконец я знаю, за кого ты меня принимаешь, мне надо было давно это понять. Если бы я… Будь ты проклят, убирайся! Убирайся отсюда, или я закричу так, что не остановлюсь никогда!..
Она смотрела на него, лицо ее было искажено ненавистью и презрением до такой степени, что казалось безобразным, к тому же под скулой темным пятном выделялся страшный кровоподтек. Она видела, как он боролся сам с собой, увидела отблеск нерешительности в его глазах, и наливалась ненавистью к нему за это его малодушие и слабость. Но больше всего она ненавидела саму себя за то, что так унижалась перед ним. Он ведь так и не поверил, что она не хочет его видеть, он ведь до сих пор ждал, что она возьмет свои слова назад, начнет униженно добиваться понимания с его стороны… Бесполезность, бессмысленность ее попыток вызвать у него хоть каплю сострадания к себе поразили ее как неожиданный удар, и ее вновь охватили рыдания.
— Ты… ты — самовлюбленный ублюдок! Чего же ты ждешь? Что мне надо сделать? Подползти к тебе на брюхе, припасть к твоим стопам? Наговорить тебе того, чего на самом деле не было?
В ее голосе вновь явно ощущалась нотка нарастающей истерики, и это, с одной стороны, напугало его, а с другой — вывело из себя, поэтому он рванулся к выходу и, не останавливаясь, схватил с вешалки свое пальто.
У двери он остановился.
— Извини, что попросил тебя поехать на эту проклятую вечеринку. Извини меня также, если я чем-то задел тебя, Ева. Вероятно, завтра…
— Убирайся вон, к чертовой бабушке! — Она почти выкрикнула это ему, и он быстро исчез, хлопнув дверью.
После ухода Дэвида установилась тишина… Только рыдания Евы, которые, казалось, раздирали ее грудь на части. Она так и осталась лежать ничком на полу, молотя кулаками по коврику, плача и плача, пока с последними слезами не иссякли остатки каких-либо эмоций. Через некоторое время ей удалось поднять свое вконец обессилевшее тело на ноги. Еву вновь трясло и мутило.
Все теперь утратило смысл после того, как она была отвергнута Дэвидом. Ничто из того, что с ней стряслось, не могло сравниться с предательством Дэвида. Она презирала его, ненавидела его, а себя — еще больше. Боже, он ведь даже умудрился позабыть о собственной сестре в своем стремлении наброситься на нее с обвинениями и показать, каким ничтожеством он ее считает. Если бы он хоть немного был мужчиной, он набросился бы на Брэнта Ньюкома, не раздумывая о последствиях. .
Ева закрыла глаза и тут же раскрыла их, потому что перед своим внутренним взором она с дрожью вновь увидела эти отупевшие от глаза и ухмыляющиеся рожи. И ведь лицо Дэвида совсем недавно — почти только что — было так же близко к ней.
Она медленно вошла в ванную, мельком взглянув на себя в зеркало, где она отражалась во весь рост. Боже, ей показалось, будто это был кто-то дугой: какое-то чужое лицо со стертыми чертами, тело, лишенное всего человеческого, что было содрано с остатками ее одежды…
Она встала под душ и позволила воде обхватить себя всю целиком. Даже ее глаза и волосы, казалось, промокли насквозь и были готовы убежать вниз вместе со струями теплой воды… Она автоматически взяла шампунь и начала тщательно промывать им волосы. Спасибо, Господи, за рефлексы, которыми ты наделил меня! Как было бы здорово состоять сплошь из одних рефлексов, а не из чувств, делать все, как робот, бездумно, без размышлений, способных преследовать и терзать, словно злые духи. У нее даже промелькнуло в голове, что вот сейчас было бы легко даже умереть, когда ее душа не способна к страху…
— Как же я устала, как же уже поздно… Слишком поздно, чтобы переделать что-либо или предотвратить что-нибудь. Хорошо бы установить магнитофон, чтобы заговаривать саму себя до сна. Питер, тебе сейчас нужно быть здесь, со мной. Вот она я, твой подопытный кролик, я вся в твоем распоряжении…
Закончив вытираться, Ева осмотрела себя в зеркале, наблюдая1, как ее тело каким-то мистическим образом вдруг вновь обретает очертания, проступая из постепенно улетучивающейся с поверхности зеркала дымки пара. Ее раны смотрелись так, будто они были нарисованы, неряшливо и небрежно, — следы их гнусных пальцев! Как же дико вот так, спокойно, разглядывать свое собственное тело, будто оно не твое. Ей захотелось рассмеяться, но смех так и не подступил. У нее не осталось ничего, даже всхлипываний и рыданий, ничего человеческого!
Ева выронила полотенце и прошла в свою спальню, чтобы лечь в кровать. Без особого любопытства она подумала, что же теперь будет. Неожиданно внутри нее поднялась волна тяжкой дремоты, укутавшей ее в свой саван. Она сжала веки и покорилась ей без сопротивления…
Глава 24
Телефон взорвался звонком рядом с ее ухом: требовательный звон вырвал Еву из тяжкого и страшного сна. Сначала ей показалось, что это был звонок будильника, и она, нащупав его рукой, едва двигавшейся из-за свинцовой тяжести, разлитой по ней, нажала на кнопку, чтобы остановить этот проклятый звук. Однако он не прервался, и автоматически в ее голове пронеслось: «Это звонит Дэвид!» Она ощутила знакомое бесконтрольное внутреннее волнение, которое разлилось по ее жилам и от которого даже перехватило дыхание.
Полусонная, повернувшись на бок, Ева поднесла к уху зеленую трубку, В ее голове зазвучал теплый и мягкий голос:
— Ну как ты там, Ева, деточка? Хорошо выспалась, отошла от всего? Дело в том, что тут ко мне собираются приехать кое-какие друзья из города, ты с ними пока не знакома, но они очень хотят познакомиться с тобой. Что, если я подскачу к тебе часиков в восемь? И на этот раз ты-то уж не будешь так упрямиться, ведь правда, сладенькая моя?
Она заледенела… Холод настолько охватил все ее существо, что телефонная трубка буквально примерзла к ее уху. Она тяжело сглотнула, но ее горло высохло настолько, что ни звука не вырвалось у нее изо рта.
— Ева! Ну ты же не хочешь повесить трубку, это же старина Джер, моя прелесть! Послушай, я вот только что втолковывал Брэнту, что ты точно — я-то уж знаю — самая чувственная деточка в мире, ты так отлично смотришься на фото, просто красота. Мне в общем-то вроде как неудобно, что в прошлый раз для тебя все пошло не в кайф! Но сегодня ночью будет все совсем иначе, по-другому, смею тебя уверить. Да, кстати, тебя ждет кругленькая сумма за сотрудничество с нами…
Наконец она обрела дар речи. При этом, однако, она осталась все такой же ледяной. Ее голос зазвучал с холодным металлом, убийственно размеренный:
— Твой приятель Брэнт сейчас подслушивает по параллельному аппарату? Надеюсь, да, потому что я хочу, чтобы он услышал мои слова. Видишь ли, мне абсолютно наплевать, что вы собираетесь проделать со мной с помощью этих ваших фотографий, к тому же я убеждена, Брэнту есть куда девать свои денежки. Закупите для своих грязных игрищ других девчушек. Да, кстати, напоминаю: преступный сговор наряду с изнасилованием является уголовно наказуемым преступлением, я убеждена, что ваши поганые снимочки станут документальным свидетельством тому, что вы брали меня силой. Сюда звонить больше не стоит. Я надеюсь, это понятно? Я опаздываю на прием к своему адвокату…
