— Судя по твоим жалобным рыданиям, можно подумать, что ты была изнасилована. Только не говори мне, что другие твои любовники страдали отсутствием воображения, а потому позволили себе пренебречь изучением всех потаенных уголков этого чудесного и соблазнительного тела. — Он рассмеялся, заметив ее бессознательное движение, которым она поджала под себя ноги, а затем продолжил свои насмешки: — Благопристойность на этой последней стадии? Есть ли что-либо более претенциозное? А может быть, ты, моя сладкая, стыдливая Алекса, разочарована тем, что я не довел свое дело до конца? Мне продолжить?
Словно очнувшись, она повернулась к нему, блестя мокрыми от слез щеками и желая уязвить его как можно больнее своими острыми, как стрелы, словами:
— Если ты обращался со своей женой подобным же образом, то меня не слишком удивляет, почему она избегала тебя. Возможно, она даже сама предпочла смерть такому плену и поэтому ты убил ее?
Повисло долгое молчание, во время которого она безразличным взором смотрела на газовые лампы под синими абажурами и на те старомодные светильники, которые стояли на туалетном столике. Дрова в камине превратились в раскаленные угли, и именно от них он прикурил тонкую сигару, издававшую тот особенный аромат, происхождение которого она не могла определить.
Пока он затягивался сигарой, она принуждала себя смотреть ему в лицо; казалось, прошло бесконечно много времени, пока он выпустил из себя струю дыма и сверкнул на нее глазами:
— Может быть, мне действительно стоит излить перед тобой душу этой ночью? Но учти, это будет для тебя не слишком весело. Честно говоря, я даже удивлен, что ты решила потянуть время, особенно принимая во внимание… Но почему ты осталась? И почему ты внезапно появилась, словно бы выйдя из моих — да, честно — грез? Что сохранилось в твоей памяти? Можешь ли ты вспомнить все те бордели, в которых была в поисках чего-то непонятного тебе самой?
Он находился так близко от нее, что их плечи почти соприкасались, и Алекса почти физически ощущала всю силу и неистовость его тела, натянутого как струна, несмотря на внешнее спокойствие и почти равнодушный голос. Если бы она пошевелилась или хотя бы взглянула на него, он, вероятно, задушил бы ее или сломал ей шею. Неожиданно столкнувшись в джунглях с леопардом или пантерой, увидев их в нескольких футах от себя и не имея времени вскинуть ружье, вам остается только стоять неподвижно и угрожать хищнику взглядом, не обращая внимания на его рычание, извивающийся хвост и прищуренные зеленые глаза. Сейчас она столкнулась с хищником иного рода, намного более опасным. Ей никогда не стоило забывать, подумала про себя Алекса, что этот человек выглядит цивилизованным только внешне, благодаря своей лондонской одежде, титулу и вежливым манерам. Но за всем этим скрывался варвар и дикарь, который привык не расставаться с ножом и использовал его без всяких колебаний; жестокий человек, выросший в дикой, первобытной стране, в жилах которого текла кровь безжалостных испанских конкистадоров. Сколько человек он убил, кроме своей несчастной жены?
— На, черт подери! — грубо сказал Николас и поднес свою сигару к ее губам. — Затянувшись этим, ты, может быть, угомонишь свой упрямый язык и свою чрезмерную щепетильность, которую ты, кажется, приобрела довольно внезапно.
— Но я… — Алекса поняла, что если начнет протестовать, то лишь ухудшит свое положение.
— Если ты опасаешься почувствовать себя дурно, то можешь не беспокоиться. Это особый вид сигар, моя дорогая невинность, и я удивлен, что ты еще не пробовала этого прежде. Сделай медленную затяжку и постарайся задержать дым в своих легких как можно дольше.
Алекса сначала закашлялась и зашипела, но он оставался неумолим; наконец она смогла сделать то, что он хотел, не осмеливаясь противоречить. У нее горело горло от этого грубого дыма, а потому она жадно осушила бокал вина, протянутый им, и в следующее мгновение удивилась, обнаружив, что держит в руке еще один бокал. Откуда он взялся? А, ну разумеется, это был его бокал, который он передал ей, направившись в соседнюю комнату, чтобы принести еще вина. Первобытный человек. Обнаженная статуя работы Микеланджело, которая внезапно ожила и вернулась назад в комнату. На этот раз дым уже не так обжигал ее горло и легкие, и Алекса почувствовала, как постепенно расслабляется ее напряженное тело, и наклонила голову назад, прислонившись к спинке кровати, дыша глубоко и ровно.
— Это ведь не табак, не так ли?
— Это особого рода растение наподобие сорняка, и медики клянутся, что оно может излечивать почти все известные болезни.
— Я думаю, что это сильно преувеличено! Но мне кажется… — Ее голос неожиданно осекся, поскольку Алекса вдруг осознала эффект, производимый голубыми абажурами. Все вокруг было темно-голубым, не считая зловещих красных огней камина, и это создавало впечатление, что ты нырнула глубоко в океан и приобрела способность и жить, и дышать под водой, в этой тусклой голубизне.
— Так что тебе кажется, Алекса?
— Я уже забыла, о чем начала говорить, но уверена, что все это не важно. — Повернув голову и взглянув на тень, которую отбрасывала его голова, она задумчиво добавила: — Но мне кажется, я бы хотела узнать, действительно ли ты убил свою жену?
— Значит, ты признаешь, что сомневалась в этом? — В его вполне привычном, саркастическом тоне было что-то такое странное, что она уже начала удивляться этому, как вдруг услышала мгновенное продолжение: — Тем не менее, я действительно убил ее. Можешь называть это убийством, если пожелаешь, подобное слово так же подходит, как и любое другое. Ну теперь твое любопытство удовлетворено?
Глава 39
— Жениться на ней? Мой милый Николас, ведь не привлекает же тебя такая пошлая банальность, как огромное состояние? Если ты на мели и тебе нужны деньги…
— Я думаю, вы прекрасно осведомлены о моем финансовом положении, дорогая Belle-Mere, — оборвал ее Николас. Но именно в тот момент, когда он собирался вежливо раскланяться с ней, вдовствующая маркиза Ньюбери пересекла комнату и остановила ошеломленного Николаса.
Переведя дыхание, она примирительно сказала:
— Да будет тебе. Не хотела я ворошить семейные тайны, но придется… Присядь-ка. Пожалуйста, мне трудно говорить.
Николас скептически ждал, когда выскажется эта хитрая, порой даже коварная особа. Лицо его не выражало никаких эмоций (этому научила его жизнь), он мысленно вел с ней диалог, опровергая ее четкие аргументы и факты.
Объяснения, откровения, а она ведь даже не удосужилась «покаяться», что после того как ее мужа (много старше, чем она) хватил удар и он был прикован к постели, у нее были любовники. И в их числе сэр Джон Трэйверс, Барт…
— Он был молод и красив. Друг Кевина. И он так смотрел на меня, я чувствовала это. Он говорил, что любит и боготворит меня. И как же глуп он был… Поехал в Индию, чтобы разбогатеть — ради меня, глупенький. И он действительно разбогател, приобрел состояние, но лишился потенции. Он наивно полагал, что я посвящу себя ему, как Беатриче Данте. Чистая, неопошленная любовь, так он называл это. Думаю, что я никогда не давала повода для подобных иллюзий, не так уж я глупа. Он бросил, покинул меня, и ненависть его при расставании была столь же глубока, как прежняя любовь. Он проклинал меня и клялся, что будет отомщен даже после своей смерти.
