Старая маркиза громко фыркнула: леди Трэйверс, подумать только! Если бедный Джон перед смертью успел впасть в старческое слабоумие, чтобы вообразить себе, что его собственное имя и богатство смогут превратить эту девчонку в достойную для нее соперницу, то очень жаль, что он теперь не может убедиться в своем заблуждении. Он и прежде заблуждался на свой счет, даже после того как сам уже перестал быть мужчиной. При этом воспоминании она презрительно скривила рот. Полный идиот! Ведь, кроме него, всегда существовало множество других мужчин, и она это поняла достаточно рано. Она начала заводить себе любовников лишь для собственного удовольствия и лишь тогда, когда сама этого хотела. И ни один из них даже не подозревал, как легко она подчиняла их своей воле и заставляла служить своим желаниям.
Но прошлое — это только прошлое, а теперь следует заняться вдовой бедного Джона, прежде чем ее намеки перерастут в угрозы и она сумеет учинить какой-нибудь ужасный скандал — а именно в этом, без сомнения, и состояло ее главное намерение, тем более если сэр Джон был ее наставником.
Может ли она оказаться ее внучкой? Это уже не имело значения, да и почему бы могло иметь? Кевин был всегда романтически настроенным и слабовольным человеком, страстно увлекавшимся поэзией, Байроном и женщинами. Еще в детстве он был вечно хныкающим и льнущим ребенком, которого она откровенно ненавидела; он и стал именно таким мужчиной, каким она ожидала его увидеть. Пусть даже она нетерпимо относилась к его женитьбе на этой глупой молодой француженке, но могла бы не обращать на это внимания, если бы он не усложнил одну свою глупость другой, заимев от нее дочь; а затем, по примеру Байрона последовав в Грецию, в типичной для себя манере ухитрился попасть в плен, вместо того чтобы быть убитым. Оттуда он слал ей письма с просьбой о выкупе, над которыми она только смеялась, рвала их и кидала в огонь, мечтая, чтобы «радушие» турок хоть чему-то его научило и он бы стал смотреть на жизнь более реально. Но затем… Ах, этот проклятый рок! Эмбри, ее сильный, блестящий сын, доставил ей такое огорчение, умерев и сделав тем самым Кевина единственным уцелевшим наследником.
Перед окном находился стол, и Аделина, внезапно почувствовав предательскую слабость в ногах, присела за него, с горечью подумав о своем проклятом возрасте. Черт бы побрал это дряхлое тело, заставляющее признать то, что отказывался признавать разум! Ее пальцы задумчиво играли ножом для разрезания бумаг, отточенным намного острее, чем необходимо. Только Кевин мог производить на свет дочерей, притом что его самого превратили в девушку турки, которые предпочитали наслаждаться любовью именно с юношами. Зато он, по крайней мере, был готов выполнять все ее требования, после того как вернулся назад. И он согласился со всем, что она говорила ему по поводу его жены и ребенка, — и даже с той трагической судьбой, которую она готовила для них, ничего не оставив на долю случая. Дочери Кевина ни о чем не следовало знать — к этому времени она должна была быть благополучно выдана замуж за какого-нибудь плантатора и рожать собственных детей. Для устройства всего этого имелось достаточно денег — и до сих пор регулярные взносы переводились на счет Мартина Ховарда. Теперь это, разумеется, следовало прекратить. Аделина вспомнила слова девушки, которые она услышала от нее ночью на балу у Сазерлендов: «Мне говорили, что я похожа на свою бабушку, которую называли ведьмой». О да, она ей припомнит это словечко тоже!
Все еще играя ножом для разрезания бумаг, вдовая маркиза нахмурила брови. Надо от нее избавиться — и как можно быстрее, хотя и осторожно. Жаль, что этого не произошло прошлой ночью, но зато имеются и другие варианты. Мадам Оливье — прекрасная тетушка. Знает ли о ней племянница? Но чем поражен ее внук Чарльз — самой этой женщиной или ее удивительным состоянием? А вот Николас… О, на сегодняшний день только он оставался для нее загадкой, он и его отношения с леди Трэйверс. Но если между ними имелись какие-то отношения, то она это обязательно обнаружит с помощью тех людей, к услугам которых уже прибегала прежде, когда ей требовалось кого-то выследить. А что с Кевином? Почему бы и нет? В ее руках самое грозное оружие — Чарльз, или Кевин, или оба? А что касается Николаса, то ему следует жениться на Элен как можно скорее, так, чтобы и она сама, и всевозможные сплетники поскорее забыли, как открыто и презрительно он пренебрег ею на том злополучном балу. Действительно, следует объявить об их помолвке на балу в честь Элен, который будет устроен в этом доме. Из столь многих запутанных ситуаций предстоит найти выход!
Старая маркиза все еще сидела у окна, когда заметила, что к дому напротив, который так много занимал ее мысли последнее время, подъехал один из принадлежавших его владелице экипажей. Ага! Значит, она наконец решилась выехать в свет, не так ли? Ну что ж, самое время!
Почти то же самое с легкой долей иронии леди Марджери говорила Алексе за день до этого:
— Моя дорогая, это на тебя так не похоже — прятаться от всех этих проблем. И твое оправдание в виде легкой лихорадки не сможет служить тебе достаточно долго, если только ты не решишься заявить, что у тебя чахотка. Выберись из дома и посети хотя бы меня, если уж тебе наскучили прогулки в парке, и мы еще что-нибудь придумаем.
У леди Марджери была замечательная, добрая душа, и она, разумеется, права, подумала Алекса, усаживаясь на бархатные подушки экипажа. Довольно ей трусливо прятаться в своем убежище — этому нет оправданий, тем более что это все равно не спасало от собственных мыслей.
— О моя леди! За всю свою жизнь я еще не видела такого количества писем и визиток! А сколько цветов и корзин с фруктами, сколько джентльменов и дам приходят и спрашивают вас… Даже мистер Боулз вынужден был согласиться со мной, что он ничего подобного не видел прежде! — Бриджит произносила это почти благоговейно, каждый день принося Алексе наверх все эти карточки и письма. И каждый день среди них была та, тисненная золотом визитка, которой она так боялась, хотя и начинала привыкать и к ней, и к сопровождавшим ее кроваво-красным розам. «Ньюбери» — только и читала она на этой карточке, прежде чем бросить ее в огонь, а розы отдать Бриджит. И каждый раз она содрогалась, вспоминая все, что узнала о нем, и то, как неожиданно странно они встретились.
Причем это воспоминание всегда начиналось с Николаса Дэмерона, виконта Эмбри, о котором бы ей лучше вообще не думать. Теперь между ними существовало чисто физическое, чувственное влечение, которое ни один из них не мог отрицать и которое являлось самой действенной причиной, почему им следовало держаться подальше друг от друга. Он, по крайней мере, сделал это ясным, когда «спас» ее в той ужасной ситуации, в которую сам же необдуманно вовлек; оставшуюся часть вечера не только не посвятил Элен, но еще вздумал при этом избегать Алексу. Он был ей ненавистен, и именно таким она старалась его вспоминать: хотя и помог привести в порядок волосы и платье, но многословно уверял при этом, что у него имеется подруга, занимающая очень удобные комнаты, куда они смогут незаметно проскользнуть; при этом она вовсе не будет возражать, если Алекса воспользуется ее гребнями и; другими туалетными принадлежностями. Она! И ведь он точно знал, где находится потайной вход и то, что дверь не будет заперта. Лишь усилием воли Алекса тогда сдержалась от язвительных комментариев по поводу того, что он даже не позаботился скрыть свое знание всех этих подробностей.
