Я видела, как она отчаянно пытается сдержаться, как разрывается между желанием вылить накопившуюся ненависть и злобу и необходимостью умаслить меня.
Наконец мать резко спросила:
– Ну, пойдешь ли ты к мистеру Брэйтуэйту или нет?! Как только он поговорит с тобой и все объяснит подробно, вряд ли у нас найдутся еще темы для бесед.
– Совершенно верно. Нет нужды лицемерить.
Я отвернулась и вновь стала расчесывать волосы.
– Пошлите ко мне Мартину. Через час я буду готова сопровождать вас.
Всю дорогу до Линкольнз-Инн-Филдз, где находилась контора мистера Брэйтуэйта, мы хранили ледяное молчание.
Наконец нас проводили в кабинет поверенного и усадили в удобные кресла.
– Ну что ж, леди Ровена, – деловито начал мистер Брэйтуэйт.
Я посмотрела в голубые, искрящиеся умом глаза, поразительно проницательные, невзирая на столь почтенный возраст. К моему удивлению, он неожиданно объявил:
– Вы очень похожи на отца. Жаль, что так все обернулось. Гай… Но вы здесь не затем, чтобы слушать воспоминания старика. Перейдем к делу. Кстати, леди, не пожелаете выпить по чашке чаю?
Мы обе отказались; удовлетворенно кивнув, мистер Брэйтуэйт сложил ладони домиком и стал похож как две капли воды на доброго гнома.
– Прекрасно. Леди Ровена, пожалуйста, не стесняйтесь перебить меня и спросить, если что-то будет непонятно.
Взяв со стола стопку бумаг, он сначала прочел длинное письмо, содержащее инструкции от отца, а потом копию завещания. Утверждение, что я была слегка ошеломлена к концу монотонного чтения, не совсем соответствовало истине. Я, немного зная юриспруденцию, поняла, что завещание было очень ясным, не оставлявшим места для двусмысленных толкований, и была совершенно потрясена переменами, которые оно внесло в мою жизнь. Отныне судьба моя зависела только от меня самой.
– Неожиданное письмо, не так ли, леди Ровена? Просто невероятно. Сильно потрясены? Неудивительно, ведь вы много лет считали отца пропавшим без вести и были уверены, что тот забыл о вашем существовании. Ваш дед… ну что ж, он был жестким человеком. Ничего не прощал. Но теперь Гай Дэнджерфилд – граф Мелчестер тяжело болен. Нет-нет, будем честны – он умирает. Поэтому необходимо спешить. Он очень хочет перед смертью увидеть вас. Конечно, не смею настаивать и понимаю, каким потрясением все это должно быть для вас, но…
Я поняла, что мать затаила дыхание и неотрывно смотрит на меня с почти физически ощутимым нетерпением поскорее услышать ответ.
Но я уже знала, что отвечу, знала еще тогда, когда согласилась приехать сюда, даже до того, как обнаружила, каким огромным состоянием владею. Неожиданно, ошеломительно я стала свободной и независимой и с этой минуты принадлежу только себе и не обязана ни перед кем отчитываться.
Наклонившись вперед, я спокойно, не повышая голоса, объявила:
– Ну конечно, мистер Брэйтуэйт, согласна, ведь таковы условия завещания. Я отправлюсь в Америку, как только вы все устроите. Закажите, если возможно, билеты.
– Эдгару об этом говорить нельзя, – решительно заявила на обратном пути мать.
В кабинете мистера Брэйтуэйта она подписала отказ от опекунства и теперь холодно взирала на меня, словно уже попрощалась навеки.
– Мистер Брэйтуэйт сказал, что приготовления займут около недели. Повезло, что он, оказывается, забронировал для тебя каюту на американском судне, на тот случай если согласишься ехать. Но… не нужно никаких лишних неприятностей. Лучше все хранить в секрете.
Я устало пожала плечами, все еще занятая своими мыслями, и безразлично ответила:
– Как хотите. Надеюсь на вашу изобретательность. Думаю, вы сможете выманить из дома сэра Эдгара в день отъезда. Кроме того, у вас неделя на то, чтобы придумать подходящее объяснение.
– Это уж мое дело, – резко оборвала она, и весь остаток пути мы молчали.
Мне о многом нужно было подумать. Я не только отправлялась в путешествие, которое должно изменить мою жизнь, но и вновь обрела отца. Вспомнив слова няни о том, как он любил дочь, я впервые почувствовала интерес к его жизни в Америке. Вынужденный бежать из Англии, оставить жену и дочь, порвать связи с родными и близкими… Как это несправедливо! Но дед считал, что делает это для моего блага.
Не стоит тратить время, размышляя о давно прошедшем. И не думаю, что кто-то, кроме сэра Эдгара, пожалеет о моем отъезде. Я знаю, слуги шепчутся за моей спиной, даже миссис Дженкс, которая положительно стелется передо мной в надежде, что я расскажу о ее преданности сэру Эдгару. А Меллин, всегда говорившую все, что думает, удалили из дома и дали хорошую пенсию. На этом настоял сэр Эдгар, боявшийся, как бы она чего не выкинула, если обнаружит, что происходит под самым носом ее «бедняжки». Ну что ж, теперь няня сможет вернуться, а сэр Эдгар, после того как пройдет первый порыв ярости, успокоится и снова будет разыгрывать любящего мужа, содержащего, однако, любовниц в уютном домике на Керзон-сквер.
И жизнь вновь войдет в обычную колею, как и было до моего приезда. А я? Для меня все пойдет по-другому, ибо я научилась искусству выживания так же прекрасно, как и многим узнанным из книг вещам. Скоро, когда останусь одна, будет понятно, хорошо ли эти уроки мною усвоены.
Оставалось только ждать. Экипаж остановился перед внушительным особняком сэра Эдгара, и мы, не глядя друг на друга, поднялись по ступенькам.
Горничная Мартина уже ждала меня. Объяснив, что ездила по магазинам, я отпустила ее под предлогом, что устала и хочу отдохнуть. Внезапно мне стало жаль девушку. Что она будет делать, когда я уеду? Я напомнила себе, что необходимо оставить ей превосходную рекомендацию и побольше денег – фунтов пятьдесят, пока будет искать новую работу. Столько денег ей за два года не заработать. Что для меня эти пятьдесят фунтов?! В моем ридикюле больше пятисот – на непредвиденные расходы, как сказал мистер Брэйтуэйт. Отец, по-видимому, настоял, чтобы я ни в чем не нуждалась. Кроме того, мне дали доверенность на получение любой суммы денег из банков отца в Бостоне и Нью-Йорке.
Усевшись за маленький письменный столик в стиле чиппендейл, тоже один из подарков сэра Эдгара, я открыла ридикюль и вынула письмо, надписанное черными чернилами неразборчивым почерком: «Моей дочери, Ровене Илейн Дэнджерфилд». Наконец я хоть что-то узнаю об отце!
Дрожащими руками я развернула жесткие листочки. Отец… Странно, что я, так настойчиво подавлявшая в себе все внешние проявления чувств, была тронута и, еще до того как начать читать, ощутила любовь и тепло к этому человеку.
«Моя дорогая дочь!
Тебе, конечно, так же странно читать это письмо, как и мне его писать. Но поверь, мы никогда не были чужими. Нас связывают не только узы крови, но и то, что все эти годы я не переставал думать о тебе. Что бы обо мне ни говорили, надеюсь, ты поверишь одному: я люблю тебя, как любил всегда с той минуты, как взял на руки крохотный плачущий комочек с густыми черными волосами, унаследованными от меня. Дочь моя, родная моя!
