– Я бы сказала то же самое. Преступнику все равно,
зрячий он или слепой, он найдет мальчика и попытается его убить. Я боюсь.
– Резонно, – заметил он. – Что вы можете на это
ответить, Анастасия Павловна?
Настя поняла, что он взял на себя роль арбитра-посредника
между своей женой и человеком из милиции. Он, как истинный хозяин положения, не
допускает разговора втроем, он ведет отдельные беседы с Екатериной и с гостьей
и в каждой из этих бесед старается занять лидирующее положение. Настоящий глава
семьи, подумала Настя с улыбкой.
– Я полагаю, что такого рода опасности нет, –
мягко ответила она. – Человек, которого мы хотим освободить, будет
проинформирован о том, что есть некий свидетель. Об этом ему нужно будет
сообщить другому преступнику, тому, который разговаривал с вашим сыном. Мы
будем следить за всеми контактами подозреваемого, и, как только он встретится
со своим сообщником, оба будут задержаны. У них даже не будет времени задуматься
над тем, где и как искать вашего сына.
– Вы меня убедили, – решительно сказал глава семьи.
– А вашу жену?
– И ее тоже.
– Мне так не показалось, – осторожно возразила Настя.
Ей хотелось получить согласие обоих родителей, в противном
случае могли возникнуть самые непредвиденные осложнения.
– Катя всегда разделяет мое мнение, – твердо произнес
Тенгиз. – У нас с ней полное единодушие.
Екатерина молча кивнула в знак согласия, но взгляд у нее был
какой-то затравленный.
– В таком случае мне нужно поговорить с вашим сыном.
Последнее слово за ним. Может быть, он и сам откажется.
* * *
Артем стоял, прижав ухо к двери, и шепотом пересказывал
другу все услышанное.
– Отец соглашается, а мама против, – сообщил он.
– А чего эта тетка хочет? – тихонько спросил
Денис.
Он сидел на диване в одних шортах, влажная от пота майка
висела на спинке стула перед вентилятором.
– Она хочет кому-то сказать, что я хорошо разглядел того
мужика на скамейке.
– Зачем?
– Чтобы его напугать.
– А как она узнает, что это он? Ты же его не видел
толком и не можешь рассказать…
– Тише! Потом обсудим, а то мне не слышно.
Какое-то время в комнате стояла тишина. Денис встал с дивана
и на цыпочках подошел к вентилятору. Струи теплого воздуха обдавали обнаженное
тело, и ему стало чуть полегче. Все-таки в том, чтобы не быть взрослым, есть
свои преимущества. По крайней мере, в такую жару можно ходить в шортах, а
взрослые, вынужденные отправляться на службу, должны напяливать на себя
костюмы.
Внезапно Артем отскочил от двери и плюхнулся на диван,
изобразив на лице скуку и рассеянность. В ту же секунду дверь комнаты
распахнулась.
– Мальчики, идите сюда, – послышался голос
Тенгиза. – С вами хотят поговорить.
Денис тут же двинулся к двери, но Артем остановил его.
– Майку надень, – шепотом подсказал он. –
Неудобно, там же тетка чужая.
Денис послушно натянул непросохшую майку и поморщился.
Одни неприятности от этой милиции.
Глава 3
Денис Баженов смотрел на гостью настороженно. Она ему не
нравилась. Не нравилась уже по одному тому, что понимала, о чем говорит Артем.
Он сам не понимал, а она понимала.
– Записи Берлинского, Венского и Большого симфонического
оркестров я послушаю, – говорила женщина в милицейской форме, – но
ведь наверняка существуют еще десятки других записей Шотландской симфонии. Мне
нужны какие-то признаки, по которым я смогу отличить из этих десятков записей
именно ту, которую ты слышал.
– А сам музыкальный текст вы знаете? – спросил
Артем.
Денис приготовился злорадствовать. Он-то знает, что такое
«музыкальный текст», Артем ему объяснял, а вот тетка эта может и не знать.
– Конечно, – улыбнулась она.
– Тогда я могу наиграть несколько фрагментов из первой
части, по которым вы сразу отличите ту запись.
Артем открыл рояль, сел на крутящийся стул, взял несколько
аккордов.
– Вот в этом месте, – он сыграл несколько
тактов, – очень слышна медь. В других записях здесь ведут струнные,
понимаете?
– Да, – кивнула Каменская. – Я запомню.
– И вот еще, – Артем снова заиграл, – здесь,
наоборот, медной группы как будто совсем нет, слышны только скрипки.
– Я поняла. Ты давно занимаешься музыкой?
– Всю жизнь. Сколько себя помню, столько и занимаюсь.
– Значит, когда ты только начинал, ты видел лучше, чем
сейчас?
– Намного. Поэтому мне нетрудно играть, пальцы все
равно знают, где какая клавиша, вся проблема только в нотах.
Денис чуть не позеленел от злости. Как она смеет! Как смеет
заговаривать с Артемом о его слепоте! Ни сам Артем, ни его родители, ни Денис
никому не позволяли обсуждать проблемы болезни, все дружно делали вид, что
вопрос не стоит того, чтобы о нем говорить. Надо жить и работать, а не думать о
болячках. Так учили Артема родители, так думал сам Артем и именно так приучил
думать своего друга. Но Артем тоже хорош, почему он отвечает ей, вместо того
чтобы резко оборвать и поставить на место, как делал всегда с одноклассниками?
– А как же с нотами? – спросила Каменская. –
Наверное, ты не можешь читать с листа, тебе приходится разбирать вещь, как в
начальных классах?
– По-разному. Первые минут десять я могу читать с листа,
потом нужно отдыхать примерно полчаса: глаза сильно устают, и я вообще перестаю
видеть. В эти полчаса мне Денис помогает, читает партитуру вслух. Правда,
это медленно получается, я же вижу все нотные знаки одновременно, а он мне их
называет по очереди. Но ничего, справляемся. Больше всего я люблю из головы
играть, тут никакие ноты не нужны. Играю в свое удовольствие.
– А какие перспективы? Вылечиться можно?
Нет, этого Денис стерпеть уже не мог. Даже с ним, со своим
ближайшим другом, Артем никогда не говорит на эту тему, хотя Денис полностью в
курсе, дядя Тенгиз еще в самом начале объяснил ему все о болезни Артема раз и
навсегда и предупредил, что тема эта запретна для обсуждения. Нужно делать то,
что велят врачи, но никогда не обсуждать, потому что обсуждать тут нечего. Надо
жить и работать, а не языком болтать.
– Перспектив нет, – сказал Денис громко и нервно,
стараясь защитить друга, которому неприятно говорить об этом, – эта
болезнь не лечится нигде в мире. Она ведет к полной слепоте. Некоторым везет,
состояние стабилизируется, человек видит плохо, но с годами это не становится
хуже. Просто замирает на одной точке.
