Алексей смотрел на нее удивленными глазами, он не понимал,
почему Настя вдруг побежала к нему, хотя спешки никакой нет и можно идти
спокойно.
– Чистяков, как хорошо, что ты у меня есть, –
пробормотала она, уткнувшись носом в его шею и вдыхая запах его туалетной
воды. – Ты – самое лучшее, что есть в моей жизни.
– Ты хочешь сказать, домой ночью добраться не можешь без
меня? – пошутил Алексей.
– И это тоже. И вообще без тебя я умру с голоду.
Поехали, а?
– Ася, я всегда ценил твою честность выше, чем твои умственные
способности. Не заставляй меня сомневаться.
Она отстранилась и посмотрела на мужа.
– Почему сомневаться?
– Потому что прилив нежности у тебя обычно случается, когда
ты нашкодишь. А уж такого прилива страстной любви, как сейчас, я и вовсе
не припомню. Признавайся, что случилось?
– Ничего, профессор, просто я резко поглупела и от этого
стала до неприличия искренней. Вот Селуянов мне только что популярно объяснил,
что счастливые люди обычно заметно глупеют. Я осознала, какое это счастье,
что ты у меня есть, и поэтому мозги отказываются работать. Перестань надо мной
издеваться, а то я обижусь.
Чистяков усадил жену в машину и, прежде чем закрыть дверцу,
наклонился к ней.
– Не надо себя обманывать, дорогая, ты не можешь на меня
обидеться никогда и ни при каких обстоятельствах.
Она расхохоталась.
– Тебе не противно, что ты всегда прав?
– Ничуть. Быть всегда правым рядом с такой умной женой – это
дорогого стоит. Это престижно и почетно, как Государственная премия.
* * *
Как и полагается при раскрытии убийств, одним из первых
шагов становится выяснение и отслеживание всех передвижений и контактов
потерпевшего за последние дни. Куда ходил, с кем встречался, о чем
разговаривал. Жена Храмова в этом поиске сведений ничем помочь не могла, ибо
последние две недели безвылазно сидела на даче на берегу Клязьминского
водохранилища. Зато весьма полезными могли оказаться Ольга Ермилова и Георгий
Дударев, поскольку с ними Храмов предварительно обсуждал перечень лиц, к
которым он может обратиться, осуществляя сбор информации для защиты Дударева.
Сам Дударев на контакт шел неохотно, грубил Гмыре и
огрызался. Основным лейтмотивом его высказываний была мысль о том, что
следователь не в состоянии раскрыть одно убийство и арестовал невиновного, так
что нечего ему браться за другое и пытаться пришить к нему ни в чем не
повинного Дударева. Ольга же Ермилова, напротив, рассказывала много, хотя
интонация ее высказываний была более чем сдержанной, а ответы лаконичными.
К ней послали Селуянова, как человека, близкого ей по возрасту.
Ольга рассказала о том, какую линию защиты по делу Дударева
избрал адвокат и каких людей и с какой целью собирался опросить. Уже закончив
беседу, Селуянов не сдержался и спросил:
– Ольга Васильевна, почему вы мне это рассказали?
– Потому что вы спросили, – коротко ответила она.
– Но вы не можете не понимать, что даете в руки следствию
дополнительные козыри. Вы хотите добиться освобождения Дударева, значит, вы
будете искать другого адвоката, и другой адвокат уже не сможет избрать ту же
стратегию защиты, потому что следователь предупрежден, а значит – вооружен.
– Мне все равно. Пусть адвокат выбирает другую стратегию.
Селуянов помолчал, обдумывая услышанное. Что-то ему здесь не
нравилось… Ольга Ермилова ведет себя не как верная подруга, которая стремится
любой ценой помочь своему возлюбленному, а как оскорбленная женщина, желающая
свести счеты с обидчиком. Неужели Дударев в чем-то провинился перед ней?
– Ольга Васильевна, я задам вам вопрос, который может
показаться обидным и оскорбительным, и вы можете на него не отвечать. Но я его
все равно задам. Вы верите в невиновность Георгия Николаевича?
Наступило молчание, и Селуянову показалось, что сейчас
что-нибудь взорвется в этой комнате. Наконец Ермилова ответила. Она говорила
ровным невыразительным голосом:
– Нет, я не верю в его невиновность.
– Тогда почему вы стремитесь его защищать?
– Потому что, кроме веры в невиновность, есть еще чувство
сострадания и чувство долга. Георгий доверился мне и попросил о помощи как
близкого человека, и я не могу его подвести.
– Но тем, что вы мне сейчас рассказали, вы ему не
помогаете, – осторожно заметил Селуянов. – Вы ему вредите.
– А вам? Вам я помогаю?
– Пока не знаю, – честно признался он. – Может
быть, и нет. А может быть, и помогаете, если, опрашивая людей, которых вы
мне назвали, я узнаю о Храмове что-то такое, что прольет свет на его убийство.
Но гарантий нет никаких. Ольга Васильевна, я понимаю, что вы приносите
определенную жертву, но я хочу, чтобы вы понимали, что она может оказаться
бесполезной.
Ольга снова помолчала несколько секунд. Потом взглянула на
Селуянова.
– Зачем вы мне все это говорите? Я ответила на ваши
вопросы, пусть даже в ущерб собственным интересам и интересам Георгия. Чем вы
недовольны? Почему вы меня мучаете этим разговором? Не лезьте в мою жизнь, я
вас прошу.
– Извините, – пробормотал Селуянов, испытывая
неловкость. – Давайте вернемся к Храмову и людям, с которыми он
должен был общаться. Вы мне назвали знакомых семьи Дударевых, которые могли бы,
по вашему общему замыслу, рассказать о том, как Елена Петровна хранила
верность мужу и не собиралась с ним разводиться. А каким образом вы
собирались подкрепить данные о том, что ваш муж давно знал о ваших отношениях с
Георгием Николаевичем? Ведь именно таким способом вы, если я не ошибаюсь,
намеревались скомпрометировать мужа как следователя и доказать, что он проявил
предвзятость, собирая в первые сутки следствия доказательства вины Дударева.
Так как вы хотели это сделать?
Ольга глубоко вздохнула и отвела глаза. Она сидела
вполоборота к Селуянову и смотрела в окно, за которым неподвижно застыли
уставшие от жары крупные листья клена. Правая рука ее лежала на коленях, левой
Ольга тихонько и ритмично постукивала по столу, и не было в этом стуке ни
малейшей нервозности, только какая-то обреченность и безмерная усталость.
– Храмов должен был пойти к моей подруге и предложить ей
деньги за показания.
– К какой подруге? Имя назовите, пожалуйста.
– Я не знаю, кого он выбрал. Я назвала ему три
имени и сказала, что это мои близкие приятельницы, которые знали, что у меня
роман с Дударевым, но у меня язык не повернется предложить им такое, тем более
за деньги. Анатолий Леонидович посмеялся и сказал, что от меня они, конечно,
денег не возьмут и на такое не согласятся, а от него, человека постороннего и
умеющего быть убедительным, возьмут. Он сам встретится с ними по очереди,
побеседует, присмотрится к ним повнимательнее и только после этого решит, кто
из них наиболее для этого пригоден. Только просил, чтобы я им не звонила и не
предупреждала о его визите, а то не ровен час кто-нибудь из них окажется
излишне честной и сочтет нужным поговорить с Михаилом до того, как все будет
организовано.
