— Точно не знаю, — сказала Фиона. — Моя семья не наносит визитов, и я никого из них не видела с тех пор, как вышла замуж. Мой зять и Хью Дуглас приезжали однажды в Спедлинс, но мы с Уиллом как раз отправились кататься верхом, так что встречи не произошло. Старый Джардин сказал, чтобы ноги их не было на его землях. Сестра Мейри и ее супруг живут в Данвити-Холле, по крайней мере, часть года, но они сюда не заглядывают.
Он увидел, как Флори открыла было рот, но не решилась заговорить.
— Флори, может, ты знаешь что-нибудь о леди Данвити?
— Наша леди Мейри теперь Данвити из Данвити, — ответила Флори. — Баронесса в своем праве, вот кто она. Так что, видите ли, если говорить о леди Данвити…
— Я имел в виду матушку леди Фионы, — перебил он. Флори взглянула на Фиону, затем на Керкхилла.
— Люди в округе называют ее «леди Фелина», милорд. И я слышала, как двое мужчин говорили, что она в Данвити-Холле. Но она сюда не приезжает. Старый хозяин никому из них не позволит тут появляться.
— Спасибо, Флори, — сказал Керкхилл. — Полагаю, когда мы допьем вино, мы сможем продолжить разговор в другом помещении.
— Милорд, — сказала Фиона, — если вы хотите продолжить беседу, умоляю, сделайте это здесь. Единственное место, где мы могли бы поговорить без свидетелей, — это терраса для дам. Но у нее общая стена с внутренними покоями, так что камердинер Джардина Ход нас непременно услышит. Старый Джардин не одобрит нашей беседы наедине, а ведь вы-то скоро уедете.
Керкхилл взвесил только что услышанное. Разумеется, Фиона не боялась старика в его нынешнем болезненном состоянии. Но он не мог подвергнуть ее допросу. Он и так уже нарушил обещание воздержаться от дальнейших расспросов — причем не один раз.
— Мы останемся здесь до тех пор, пока вы не сочтете возможным уйти, — сказал он. — Хотите, расскажу о своих сестрах? Меня угораздило заполучить сразу трех.
— Угораздило?
Как он и надеялся, ему удалось обратить ее мысли в другую сторону. Он принялся рассказывать о том, какое тяжкое бремя для единственного сына две старших сестры и одна младшая, и увидел, как мало-помалу Фиона успокаивается, с удовольствием потягивая вино.
— Если вы лорд Керкхилл, значит, ваш отец умер, как и мой, — сказала она, когда он замолчал. — А ваша мать все еще жива?
— Да.
— И ее тоже вы считаете тяжким бременем? — спросила она с улыбкой.
— Вы полагаете, я считаю всех женщин обременительными?
— Помилуй Боже, откуда мне знать? Вы наверняка сочтете меня досадной обузой, да и управление Эпплгартом и Спедлинс-Тауэром тоже. Но вы не ответили на мой вопрос, — добавила она, взглянув ему в глаза.
— Было бы в высшей степени грубо и непочтительно, если бы я считал обузой свою матушку, — сказал он, сделав строгое лицо. — Потом, слегка улыбнувшись, добавил: — Помилуйте, она скромнейшее и смиреннейшее существо. Нужно иметь жестокое сердце, чтобы думать, что она кого-то обременяет!
— Не хотите ли сказать, что она принимает любое ваше решение, любой каприз, никогда не пытаясь их оспорить?
— Именно, а еще она принимает любое решение и любой каприз всех остальных в доме, — сказал он. — Я не видел женщины более уступчивой и покорной.
— Помилуй Боже! — Фиона смотрела на него сначала недоверчиво, потом с веселым огоньком в глазах. — А знаете, я готова поверить, что вы стоите своей матушки. Неужели она никогда не принимала самостоятельных решений?
— Никогда, — заверил он, восхищенный, что она так быстро ухватила суть, в то же время, удивляясь себе самому — почему испытывает такую радость, рассказывая о слабости характера собственной матери.
— Я встречала таких женщин, — призналась Фиона. — Некоторые из подруг моей матери позволяют другим принимать за них решения, лишь бы не выказывать собственных желаний. Однако надо помнить, что ваша мать выросла в этом доме, а ее брат — старый Джардин, поэтому ей вполне можно посочувствовать. Совершенно ясно, почему она такая. Старый Джардин ни в грош не ставит чужое решение. Говорят, его отец был не лучше. Представьте, как ужасно жить с такими людьми!
Керкхилла вдруг поразила эта мысль. А он-то всегда ломал голову — почему мать столь упорно отказывается выражать собственное мнение? Иногда ее нерешительность просто бесила его! А ответ прост…
— Я прожила здесь только два года, — заметила Фиона. — Представьте, если сможете, во что бы я превратилась, прожив с Джардинами двадцать или даже пятьдесят лет! — Она заметно вздрогнула, словно ее напугала эта мысль.
Керкхилл решил, что неплохо бы сменить тему, и принялся описывать свой дом, а после рассказал Фионе о своем любимом дяде.
— В молодости дядя Джеймс был лихим рыцарем, да и сейчас пользуется успехом у дам. Но, женившись совсем молодым, он потерял жену три года спустя и с тех пор больше так и не женился.
— Как печально! — воскликнула Фиона. — Отец моей кузины Дженни всегда боялся, что не сможет жениться, если, не дай Бог, потеряет и вторую жену. Правда, он был очень стеснительным.
— Дядю Джеймса никак не назовешь стеснительным, — с улыбкой сказал Керкхилл. — И он отнюдь не влачит горестное существование. Вечно волочится за какой-нибудь богатенькой дамой, но заявляет, что брак убивает удовольствие от ухаживания. Поэтому его романы ни к чему не приводят.
— Да, но, может быть, ему встретится кто-нибудь, кто заставит изменить это мнение. Он тоже живет в Керкхилле?
— Нет, потому что купил земли в восточном Лотиане, вместе с титулом. Но он часто нас навещает, и уж он-то всегда готов поделиться мнением.
— Уверена, что его советы всегда очень полезны. — Она оглянулась по сторонам. — Полагаю, мы сидим здесь уже довольно долго. С вашего позволения, мы с Флори пойдем. — Фиона приподняла брови.
Керкхилл не мог придумать достойной причины, чтобы ее удержать, поэтому кивнул.
Он усмехнулся в душе: так, наверное, выглядел бы отец в подобной ситуации. Эта мысль его развеселила, и, кажется, Фиона это заметила.
— В чем дело? — резко спросила она. — Почему вы так на меня смотрите?
— Пустяки, миледи. Просто я показался самому себе неким заботливым папенькой. А потом понял, что не имею на то никакого права. Вот почему у меня такой дурацкий вид.
— Что ж, вы иногда действительно принимаете вид заботливого опекуна. По правде говоря, если вы держитесь с вашей младшей сестрой таким же манером, как пытаетесь держаться со мной, то я ей искренне сочувствую.
— Нэн намного младше вас.
— Кажется, вы говорили, что ей пятнадцать.
— Да, ей пятнадцать, — подтвердил он.
— А мне всего лишь семнадцать, сэр. Никак не назовешь старой каргой.
— Мне кажется, брак заставляет женщин быстрее взрослеть. Моя сестра еще незамужняя девица.
