— Боже мой, что он там болтает? Такого с ним еще никогда не бывало!
— Я же говорю, что это ему нравится, а сегодня весь вечер его расхваливают!
— Но откуда эти глупости? Где он наслушался таких слов?
— А-а! Вероятно, это я виноват! Ведь я захватил его с собой в машину, когда ездил за нашими гостями, — припомнил Ив. — Я думал, он может там, пригодиться! А там этот попугай.
— Вот именно, попугай! — оживленно поддержал Финстер и усмехнулся. — Раз он побывал на террасе в доме, откуда мы отправлялись на осмотр Башни, он и попугая слышал, как все мы. Весьма оригинальный попугай, не правда ли?
Все, вероятно, обошлось бы благополучно, не соверши он при этом непоправимой оплошности. Его последнее «не правда ли?» было обращено, самым дружеским образом, прямо к Лали.
Финстер, смутно почувствовав, что ляпнул что то не из той оперы, с застывшей улыбкой продолжал сидеть, уставясь на Лали.
Мачеха, с бровями, вознесшимися уже так высоко, что они совсем исчезли под челкой прически, тоже пристально на нее смотрела, а сама Лали покраснела до слез так, что на нее смотреть было жалко. Всем, кроме Мачехи. И в наступившей неловкой тишине заговорила именно она.
Брови ее вернулись на то место, где они и были первоначально нарисованы. Она улыбнулась. Выражение лица сделалось почти шаловливо-лукавым, и голос ее зазвучал удивительно ласково. Если бы змея, уже загипнотизировав кролика, решила бы добавить еще несколько слов: «Не волнуйся, мой вкусненький, не шевелись, мой сладенький, сейчас я пододвинусь поближе», то сказала бы это она, несомненно, вот таким же сладким голоском:
— А я и не знала, дорогая, что ты побывала там, у этого деревенского приятеля нашего дорогого Прата. Так жаль, что ты мне ничего не рассказала. Попугай был, вероятно, очень забавный. Как ты находишь, дорогая?
— Попугай ничего… — деревянным голосом проскрипела Лали, чувствуя, что щеки у нее жарко пылают, и вдруг, встряхнув головой, посмотрела прямо в глаза Мачехе: — Попугай попугаем, а мне просто не хотелось рассказывать, потому что я там плохо себя вела. Не следила за собой, вот и распустилась. Много болтала.
— Ты и меня заставляешь краснеть перед гостями, Лалинька! Надеюсь, ты не была слишком… назойлива?
— Была, — буркнула Лали. — Но я уже попросила извинения.
— О, невозможно все так преувеличивать, — добродушно, хотя и несколько фальшиво воскликнул Сью-Сиу. — Мы все вместе очень приятно побеседовали, чуточку пофантазировали, и Лали прекрасно составила нам компанию.
— Да, да, — академическим тоном взял слово Финстер. — Может быть, слушать меня было скучновато, но я, воспользовавшись случаем, изложил свою точку зрения на некоторые вопросы. Весьма интересно бывает проследить, как какое-нибудь древнее устное предание по прошествии сотен лет оказывается наконец записанным, а потом снова целыми веками пересказывается из уст в уста и записывается наново и все время при этом меняется в зависимости от меняющихся вкусов и требований многих поколений слушателей и читателей. И таким вот образом кровожадная, иногда прямо-таки людоедская историйка в конце концов превращается в прекрасный образец высокой морали, обретает стройность и… Ну, вот… и все в таком роде, все было прекрасно, и попугай весьма находчиво вставлял свои реплики в мой скучный доклад.
— Очень, очень жаль, что я не слышала. И я очень рада, что Лали не волновалась. Знаете, она такая легко возбудимая, нервная девочка, что я постоянно за нее волнуюсь. А к какому выводу приходят сейчас все Центры Координации? Неужели дата Срока не может измениться… то есть хоть немножко отодвинуться? Неужели ни у кого не возникает сомнений?
— Математика, — с усмешкой напомнил Сью-Сиу, — ужас до чего противная штука, как раз не допускает сомнений. С ней лучше не спорить. Даже дамам! — Он чрезвычайно любезно послал несколько своих улыбочек хозяйке.
В общем, не считая легкой заминки с попугаем, вечер прошел превосходно.
Провожая гостей до самых дверей лифта, хозяйка выразила на прощание надежду, что еще не один раз они смогут так же мило скоротать вечерок вместе, и даже поделилась своими опасениями, что после сегодняшнего вечера все последующие вечера ее жизни будут казаться ей серыми и будничными.
Не уступая ей в любезности, Финстер заверил, что двое скромных ученых никогда не забудут этого вечера, проведенного в обществе прекрасной хозяйки этого счастливого, уютного семейного уголка.
Дверь захлопнулась, лифт промчался три этажа. Финстер схватился за голову и заскрежетал зубами:
— Чертова баба! А я? Проболтался как мальчишка с этим несчастным попугаем.
— Да… Да… — сокрушенно вздохнул Сью-Сиу. — Но не огорчайтесь. Потом вы удивительно ловко перескочили на легенды и прекрасно замяли дело.
— Черта с два замял! Она так и подскочила от злости, как услышала. Бедной девочке достанется.
— Мне больше всего не нравится, что она так быстро заулыбалась и спрятала свою злобу. Не люблю людей, у которых взрыв не разлетается на все стороны, а сжимается внутри. Неприятные люди.
Как раз в эту минуту, едва только закрылись двери за гостями, Мачеха Лали упала навзничь в низкое кресло, уронив руки до пола, и испустила протяжный вздох, вернее сказать стон, потому что слышно его было по всей квартире.
— Наконец-то убрались!
— По-моему, очень приятные люди, — мягко заметил Ив, искоса наблюдая за тем, как Лали бесшумно и поспешно исчезает из комнаты.
— Два старых дурака! Сидят, сидят! А я выбиваюсь весь вечер из сил, стараюсь так повернуть разговор, чтоб как-нибудь не наткнуться на этот позор…
— Ты имеешь в виду?..
— Конечно, я спасла положение, они так ни о чем и не догадались! Просто в голову им не могло прийти, что в таком доме, как мой, и такой позор. Ты мог бы мне спасибо сказать за то, как я обвела; вокруг пальца этих двух! Но мне-то чего стоило весь вечер болтать обо всякой чепухе: о галактиках, астероидах и гравитации, только бы речь не зашла о скандальной истории в цирке… или в театре, все равно. Весь город об этом говорит. У меня сердце падало каждый раз… Думаю: вот-вот они догадаются, что сидят и ужинают в доме, сидят за одним столом с главной героиней этого постыдного скандала!
— Ты имеешь в виду?.. — не теряя надежды отвести разговор от бурных выкриков, водоворотов и нервных выплесков в более спокойное русло разумного обмена мнениями, мирно начал Ив.
— Нет, я не имею в виду. Это ты должен иметь в виду, что я больше не в силах терпеть. Я терпелива, да! Но я изнемогаю. Мы опозорены на весь город. Я просто не знаю, как я посмотрю в глаза жене этого Перликанти. А завтра у нее вечер.
— Он жулик, — мягко напомнил Ив.
— Вот именно, и мы докатились до того, что не можем посмотреть в глаза даже жене жулика! Что ж ты молчишь, я одна должна обо всем говорить?
— Просто удобнее высказываться по очереди. В городе действительно многие знают про этот вечер в театре. Многие считают это странным происшествием. Но никто не считает его позорным.
