Лали невольно стала думать о снеге… Скатанный из двух шаров, большого и поменьше, снеговик с угольками вместо глаз и морковным носом ухмылялся, сидя посреди двора. Такой грозный в сказке, Дед Мороз маленьким беззлобным человечком примостился среди разноцветных зеркальных шариков и праздничных огоньков маленьких витых свечек на защипках, в гуще пахучих веток новогодней елки, опутанной стекающими с вершинки золотыми ручейками канители… Снег, кругом был снег!.. «Бразды пушистые взрывая»… Откуда это? — подумала Лали… — Ах, да… стихи!.. И еще стихи… «Уж темно, в санки он садится»… Да, да… «Морозной пылью серебрится»… — дальше она великолепно помнила, стихи уже легко и празднично, как волшебные сани, заскользили будто вместе с ней самой.
Она мельком почувствовала, что, кажется, опять готова совсем «распуститься», но сани скользили в летящем стихотворном ритме, увлекая ее все быстрее, уже возникал из сверкающих, окутанных снежной пылью глубин уснувший темный город у замерзшей реки… И тут она услышала знакомое тишайшее, отдаленное живое жужжание, подняла голову и вдруг увидела невысоко у себя над головой три, потом больше и, наконец, двенадцать полушарий, обращенных срезами прямо на нее. Знакомые спиральки, цветные точки и непрерывно беззвучно пыхавшие взрывчики, такие крошечные, что и муравья бы не напугали, пыхни они у него перед самым носом, — все было знакомо Лали.
Истомленная одиночеством, молчанием, запутавшаяся в сомнениях, Лали ужасно обрадовалась, позабыла про стихи.
— О-о! А я думала, вы меня совсем бросили!
Полусферы жили, мерцали, жужжали тихонько.
— Ты нас совсем замучила, — тихо прозвучало в жужжащей тишине. — Почему ты совсем пропала, мы потеряли твой след!
Лали внимательно оглядела повисшие в воздухе над ней полусферы. Нет, голос исходил не от них.
— Пожалуйста, не пугайся, — немножко растягивая слова, мягко проговорил чей-то голос.
Лали глянула на установку связи — на этот давным-давно вышедший из строя и отключенный, громоздкий, старинный «орган» — и ахнула: мертвая махина всем своим видом показывала, что она ожила. Чутко вздрагивали стрелки десятков засветившихся циферблатов, датчиков, указателей.
— Где ты сидишь-то? — неуверенно спросила Лали, осматриваясь по сторонам.
— Я тут, только ты совсем не бойся.
— Заладил! Ничего я не боюсь. Как ты сюда пролез? Я же тут сижу взаперти.
— Мы тебя совсем потеряли. Ты так долго ничего не передавала.
— Ты хочешь сказать: не рассказывала? С меня хватит. Из-за меня такие неприятности… Я тебя спрашиваю, кто ты такой и как сюда пролез? Это очень трудно.
— Как только ты как следует включилась, мы тебя сразу обнаружили. Если б ты не молчала, давно бы я был здесь.
— Что-то ты врешь. Я и сейчас ничего не говорила. Ну-ка, вылезай из своего угла. Ты что, гуда, в компьютеры, забрался и запустил все стрелки? Как ты меня отыскал?
— Сперва появилась снежная баба, но довольно неясно. Потом мелькало много снега, елка, санки и, наконец-то, совсем отчетливо… Ты не совсем веришь? Ну, хочешь, я тебе самой покажу? Смотри.
И тут же Лали увидела, нет, не увидела, сама очутилась, возникла в бесконечно далеком городе, уснувшем в глубоких снегах, в глухой морозной тьме старинной ночной улицы темных, без единого огонька, домов. Только над одним подъездом какие-то прелестные своей нелепой, неуклюжей старинностью плошки коптили на уличном морозе фитильками. За освещенными квадратами цельных, без переплетов, окон, прозрачной, точно призрачной стеной отгородивших от ветра, тьмы и ледяной стужи, возникают, мелькают, плавно движутся, приседают, низко раскланиваются и вдруг пропадают тени, силуэты — важные, потешные, уродливые и очаровательные, и самое удивительное: радуги! По белому снегу радуги от этих, никогда ею не виданных и тем несказанно заманчивых фонарей черных карет, и вот она уже слышит: «Морозной пылью серебрится его бобровый воротник». Сейчас подлетит в санях он, Евгений… непростительно-несчастный, с кем Лали может помириться только ради письма, которое ему написала бедная Таня. Как раз на этом месте Лали перестала скользить в стихах, заметила полушария и окликнула их. Теперь она во второй раз увидела и пережила все, что чувствовала три минуты назад.
— Все верно… — поежилась, нехотя соглашаясь, Лали. — Вообще-то я давно уже догадалась, что эти твои полушарики меня подслушивают. При них мне почему-то очень все легко дается. Они что, помогают, да?
— Помогают? Конечно. Очень помогают. Кроме того, это и усилители, и передатчики.
— Значит, когда я про себя нечаянно стала вспоминать «Евгения Онегина», тут-то ты сразу и услышал, куда меня запрятали?.. Ну это еще ладно. А то, что ты вернул меня в тот темный город, где радуги и тени в окнах и коптящие плошки?.. Я как будто попала обратно в свое воспоминание… Нет, второй раз прошла сквозь него, а?
— Ты сразу не поймешь… Представь себе, когда-то в старину была стерео-видеозапись… считай, что мы ее снова видим, когда ты думаешь, представляешь, рассказываешь!
— Не такая уж я дура, — строптиво сказала Лали. — В старину все записывали в книги. Потом на пленку. А ты умеешь прямо, минуя пленки? От меня?
— Да, когда передача совсем чистая, сочная, яркая, хорошо организованная и четкая. У тебя полная чистота. Мы поздно тебя отыскали, и теперь времени мало. У тебя большой запас новых передач? Надо торопиться. Только не волнуйся, а то, когда у тебя плохое настроение, вся передача смазывается.
— Да где ты прячешься-то?! Вылезай наружу, противно ведь разговаривать с какой-то стенкой, хоть по ней и суетятся всякие стрелки и черточки. Ты что? Очень уж страшный? Как зеленое чудовище? Если ты добрый, то ничего, я немножко испугаюсь и привыкну.
— Меня пока нет здесь. Я могу только разговаривать с тобой и принимать твои передачи. И я, конечно, вижу тебя. А ты видишь маленьких черненьких, как они работают?
— Ой, это ты их сюда напустил? Какие-то муравьишки тут копаются в установке связи.
— Они сейчас закончат. Все переоборудуют, и тогда я могу тебе показаться. Вот и все. Теперь ты не пугайся, ладно? Дело в том, что я уже тут. Они все тут закончили.
— Ну-ка, постой. Все-таки предупреди, вроде чего ты покажешься. На человека ты похож?
— Ох, как вы задурили себе голову, тут, на Земле! «Зеленые человечки» в «кастрюльках». Вы себя считаете людьми и воображаете, что вы одни такие в Космосе и что вокруг вашей единственной, к тому же неуправляемой планеты все населено какими-то кактусами и осьминогами. Ну, так посмотри, мы так же не похожи на людей, как люди не похожи друг на друга… Добрый день!
Лали вдруг увидела, что от прежней установки связи ничего не осталось, только нечто вроде вполне безобидного неглубокого грота из матового, чуть серебристого металла. И посреди этого грота на какой-то сетчатой штуке, похожей на гамак, чуть покачивался и молча улыбался ей смуглый, гладко выбритый человек с миндалевидными глазами. На нем очень нелепо выглядел зеленый суконный камзольчик и широкие штаны, засунутые в толстые чулки. Здоровенные туфли его были застегнуты серебряными пряжками.
