– Иди скорей переоденься. Мы опоздаем, цыпленочек.
Она звала его «цыпленочек» без тени иронии. Куда еще мы опоздаем? Она уже надела вечернее платье, которое, хотя и прикрывало ее формы, тем не менее эффектно подчеркивало их, и вынула украшения, приберегаемые лишь для особо торжественных случаев. Этот подарок бывшего министра – а возможно, и нескольких бывших… – вызвал у него приступ адско'й ревности, но Фелиси его успокоила, сказав, что она не собирается выбрасывать на помойку пятьсот тысяч евро только для того, чтобы потешить его мужское самолюбие. Он вспомнил, что им надо было ехать на вернисаж одного художника, друга Фелиси – еще один бывший? – а потом провести остаток вечера на каком-нибудь светском рауте, куда устремится добрая часть интеллектуальной, артистической и политической элиты Парижа.
Ему совершенно не хотелось никуда идти сегодня вечером, он предпочел бы остаться вдвоем с Фелиси, с изгибами ее тела. Но он даже не пытался уговорить ее провести вечер с ним вдвоем: она все равно бы уехала одна, бросила его со всеми его комплексами и заботами. А он бы поджидал до самого рассвета, когда наконец раздастся тихий стук двери и цоканье шпилек по мраморному полу прихожей. Он бы не находил себе места, готовый кого-нибудь прикончить.
– Давай скорей, цыпленочек.
Он поднялся, чтобы переодеться, в одну из спален, переделанную в гардеробную. Ему не нужно было ехать на вечеринку, чтобы заранее сказать, что там будет: все потолкутся в галерее, размером не больше, чем квартирка Джона Вейна, повосхищаются в присутствии художника его цветными пятнами и полосами в рамах, а потом, разбившись на группки, с бокалом шампанского в руке, перемоют ему кости и сравняют с грязью выставку – что за претензии при полном отсутствии культуры, да этому «произведению» самое место украшать стены в детском саду! – заклеймят ужасный вкус галеристки – уж не спит ли она с этим художником, а может, и со всеми остальными тоже, вы заметили, она выставляет только мужчин – отпустят ехидные замечания насчет возраста и объема талии этих анорексичных и бледных вампирш, преследующих высокую парижскую культуру со времен мрачного средневековья – нет, нет, не французскую и не европейскую, а именно парижскую, – поприветствуют улыбкой, поклоном или нарочитым жестом представителей легиона, легко узнаваемых по черным мундирам или по маленьким буквам «л», вышитым серебром на пиджаке, попросят их поделиться свежими новостями с Восточного фронта, успокоятся, узнав, что войска исламистов не продвинулись ни на пядь за те три года, когда войска архангела Михаила готовятся с Божьей помощью перейти к генеральному контрнаступлению, будут до одури хохотать, острить, поглаживать друг друга, отпускать комплименты или говорить гадости, после чего, словно по таинственному сигналу, все разом отправятся, щебеча, на фуршет в какую-нибудь квартиру или особняк в центре Парижа, все устремятся, оголодав, к столу с закусками, будут продираться к столикам, отдавливая друг другу ноги, хлебнут чего-нибудь крепкого, как простую содовую, проглотят голубые, зеленые или желтые таблеточки, растворенные в бокале, и тогда вечер разгонится по-настоящему, в вихре музыки, криков и смеха, все будут бессмысленно суетиться, опрокидывать рюмки, и свои, и чужие, будут обниматься, тискаться, раздевать друг друга, лизаться, стоя заниматься любовью в коридорах или на балконе, не боясь, что их заметят легионеры, которые сами будут предаваться греху, потом все разъедутся по домам, пресытившись до тошноты наркотиками, спиртным и сексом, вернутся в мир простых смертных, после недолгой разрядки вновь начнется ревность, обиды, в перерыве между приступами рвоты они будут бросать друг другу упреки и оскорбления, примут снотворное и будут терпеть друг друга до утра, покуда не погрузятся в изнурительный черный сон без сновидений. А он будет все время наблюдать за Фелиси, наблюдать, как чьи-то руки будут бегать по ее платью или под ним, пойдет за ней, когда она исчезнет где-нибудь в коридоре, сожмет кулаки и челюсти, когда какой-нибудь мужчина, молодой или старый, красивый или уродливый, упрется бедрами в ее бедра, он будет думать, почему же она смеется в ответ на их грубые шутки, почему терпит их горячее дыхание и потные ладони, почему не пошлет их подальше, не возьмет его за руку и не попросит поскорее увезти ее к нему, к ним домой. Короче, это будет обычная мерзкая вечеринка.
Она прошла более или менее так, как и предполагалось. Художник, правда, изобразил не цветные пятна и полосы, а полупрозрачные слои, наложенные друг на друга, которые, если верить рекламной брошюрке, символизировали семь покрывал Саломеи. И впрямь, можно было, отойдя на три-четыре шага назад, различить фигуру обнаженной женщины в позе танцовщицы, равно как и – в углу полотна – тщательно выписанную голову мужчины, возможно, Иоанна Крестителя. Некоторые, правда, видели в этом изображение плащаницы или же аллегорию плотского соблазна, а художник, сорокалетний мужчина с румяным лицом, обрамленным густой белокурой шевелюрой, им не возражал.
Фелиси вкупе с большинством бледных вампирш были в во-о-о-осторге. Тем не менее ни одна из них не сделала заказа художнику, несмотря на завуалированное давление галеристки, стопроцентной «силиконовой куклы» – ее надутые щеки и скулы, казалось, перекочевали к ней с шаржей карикатуристов. После обычных комплиментов и колкостей все бросились не на чью-нибудь квартиру или в особняк, а на жилой корабль площадью в четыреста квадратных метров, принадлежащий владельцу большого издательского дома. Неподалеку от атомной электростанции в самом центре Парижа.
Живущие на кораблях артисты и интеллектуалы мужественно выступили против строительства атомной электростанции в столь престижном и густонаселенном квартале. Правительство объяснило им, что станцию ликвидируют после войны, а пока что жители квартала не будут страдать от перебоев электроэнергии. В конце концов они смирились с присутствием бетонно-стальной опухоли под их окнами, превратили ее в символ сопротивления исламскому завоеванию, в вечный огонь европейского христианства. Хотя и не такие высокие, как на остальных генераторах, две ее трубы все же выглядели весьма внушительно. Они постоянно извергали такое количество белого дыма, что жителям Парижа, казалось, уже никогда не увидеть над головой чистого голубого неба. Что же до рыбы в Сене, то рыбаки уже давным-давно оставили попытки посидеть с удочкой. Вода в реке стала странного зеленого цвета. Значительное увеличение радиоактивности – два миллиарда бекерелей, выбрасываемых ежегодно (по неофициальным данным, распространенным вспомогательным бюро легиона), шестьдесят процентов урана, сорок процентов америция, при том что годовая норма на одного человека составляет десять бекерелей в год – способствовало распространению хищной водоросли-мутанта, нарушившей хрупкое равновесие экосистемы Сены.
Фелиси выпила три бокала шампанского, проглотила три таблеточки и распахнула свое аппетитное тело под носом у окружающих ее самцов. Лямки платья сползли у нее с плеч, и роскошная грудь несколько раз явилась всем во всей ее искусственной красоте. Впав в транс, она совсем, совсем не торопилась ее прикрыть. Он с наслаждением поколотил бы всех зрителей, но лишь посмотрел на Фелиси умоляющим взглядом. Она сделала вид, что ничего не замечает, и продолжала играть похотью мужчин, бешенством их жен и его ревностью.
