Он оглядел лежащий в лесу состав, разбросанные по траве тела, уцелевших пассажиров, пребывающих в прострации или обезумевших, помятые – словно они бумажные – вагоны.
– Это никакой не несчастный случай, а атака камикадзе, атака самоубийцы, – добавила она.
– Откуда ты знаешь?
– Из-за воронки. Совершенно ясно, что был взрыв.
– А может, это диверсия…
Она тряхнула головой, словно окончательно стряхивая с себя тошноту.
– Исламские террористы всегда действуют по одиночке. Они считают, что так шансы на успех увеличиваются во много раз, и я думаю, что эта стратегия в самом деле правильная. Думаю, что в нашем случае камикадзе прыгнул на пути и подорвался прямо перед локомотивом.
Пиб пошарил у себя на поясе, чтобы проверить, не потерял ли он в этой заварухе свой СИГ П230.
– Странно, но мне кажется, ты будто знала, что так случится…
– Почему ты так говоришь?
Она смотрела на него пристально, как кошка, стерегущая мышь. Не выдержав ее взгляда, он проверил, в порядке ли его одежда. Выяснил, что в нескольких местах слегка порваны брюки и куртка. Кровь запеклась на волосах у виска и на ухе.
– Я видел, как ты задергалась, когда подошел контролер, – наконец проронил он не очень внятно. – У тебя ведь не было билетов, правда?
Она кивнула в сторону лежавших рядом тел.
– Когда едешь в последний раз, все равно, есть у тебя билет или нет.
– Да. Но только если бы поезд не сошел с рельсов, нам бы пришлось не сладко!
– Иначе что-либо может быть только в настоящем, но не в прошлом. А теперь пора уходить – скоро приедут спасатели.
– Уже? Сколько же времени я…
– Был без сознания? Целых два часа.
Стеф направилась к перевернувшимся вагонам и, не обращая внимания на трупы, стала рыться в продавленных чемоданах. Пиб понял, что она ищет еду, и, хотя это ему претило, присоединился к ней. Они вытряхнули содержимое из двух рюкзаков и набили их уцелевшими продуктами и бутылками воды. Ветер не мог разогнать запах крови и уже начавшегося разложения. Пиб старался не смотреть на изувеченные окровавленные трупы, покрытые мухами. Оставшиеся в живых люди бродили по развалинам, как зомби, на дрожащих ногах, руки у них висели, как плети, глаза смотрели в пустоту. Никто из них не выражал никакого протеста, видя, как Пиб и Стеф остервенело запасались едой. Впрочем, грабежом занимались не только они: среди осколков железа бродили и другие тени, они выбирали из одежды, обуви и косметичек ценные вещи и пачки денег. Карканье ворон раздавалось в тишине, как похоронный звон. Пиба охватил ужас, когда в одном из пакетов с едой он наткнулся на оторванную ручку младенца. Он поднял взгляд и увидел глаза женщины, которая сидела на чемодане и прижимала к себе что-то кровавое. Женщина расстегнула верхние пуговицы на запачканном кровью платье и вложила сосок набухшей от молока груди в безжизненный неподвижный ротик малыша. Она не плакала, пораженная, окаменевшая, окруженная действительностью, на которую у нее не было сил смотреть. Чуть подальше, у почти целого вагона, какой-то морщинистый, как кора дерева, старик изо всех сил вцепился в цепочку золотых карманных часов, которые у него попытался вырвать грабитель. Старик вопил, что у него умерла жена, что она подарила ему эти часы в день свадьбы, что ничего другого после нее у него не осталось.
– Прикончим его? – спросил Пиб, указывая на грабителя. Это был мужчина лет сорока, у которого от неудержимой жадности набухли вены на висках и шее.
– Не трать зря пулю, – ответила Стеф.
– Но…
Пиб замолчал от возмущения. Он в ужасе увидел, как грабитель грубо проволок старика, вцепившегося в цепочку часов, метров двадцать по земле. Пиб выхватил пистолет и взвел курок.
– Ты что, не понял? – Голос Стеф зазвучал резко. – Ему хочется одного: быть вместе с женой. Эти часы – как соединяющая их пуповина. Без них он не в состоянии жить, он целиком в своих воспоминаниях и стоит одной ногой в могиле.
Старик с такой силой ударился головой о выступивший из земли корень, что она, казалось, оторвалась от шеи. Он наконец выпустил из рук золотую цепочку. От неожиданности вор едва не упал и тут же исчез за горой скрюченных металлических форм. Старик принял смерть удивительно радостно, почти что сладострастно, без единого стона.
Стеф и Пиб надели на спину рюкзаки и зашагали по путям. На смену стоящим в воде деревьям пришли луга, тоже затопленные, с чахлыми перелесками, покрытые жухлой коричневой травой. Потоки грязи, сошедшие с соседних холмов, местами залили шпалы, но до блестящих прямых рельсов вода не поднялась. Пелена низких туч затмевала дневной свет, скрывала часть окружающего пейзажа, роняла редкие капли дождя, уносимые западным ветром.
Пиб шел молча. Он был мрачнее нависших над ними туч. Стеф позволила убить старика на их глазах, оправдывая свою безучастность пустыми фразами. Этот пожилой человек хотел, конечно, сохранить что-нибудь на память о своей жене, но, вопреки утверждениям Стеф, он вовсе не желал умирать.
Они сели перекусить у склона холма, усеянного осколками скал. Пибу больше не хотелось есть. Он был сыт по горло своими мыслями, ужасом и горем и отказался от первого куска хлеба, который Стеф ему протянула.
– Ты должен поесть, если хочешь дойти до ближайшего вокзала.
– И что я там буду делать? На кой я тебе сдался? На кой вообще тебе кто-нибудь?
Она уселась поудобнее на скалу, сняла плащ и джинсовую куртку. На ней был телесного цвета бюстгальтер с косточками – этот лифчик она наверняка стибрила у их «тети» из разбомбленного особняка. Ее грудь была практически не видна, но Пиба пронзило острое желание, может, при виде ее белой лоснящейся кожи, может, из-за запаха ее пота, а может, из-за того, что они сидели вместе под внезапно полившим дождем.
– Ты думаешь, надо было убить того типа, который отнимал часы у старичка?
Пиб энергично кивнул головой.
– Ты думаешь, надо убивать всех грабителей?
Он было кивнул опять, но вдруг вспомнил, что сам еще пару дней назад грабил вместе с остальными членами Южного Креста.
– Ты думаешь, легионеры правы, уничтожая всех «подонков»?
Она сравнивала собравшихся вместе сирот со взрослым, которого неожиданная катастрофа превратила в настоящего подонка.
– У нас не было выбора!
Сказав это, Пиб прикусил губу. Стеф хватило и трех вопросов, чтобы он нарушил данное себе слово не разговаривать с ней.
– Выбор есть всегда. Потому что мир каждое мгновение меняется.
– Но только бомба мне выбора не оставила. И моим родителям и сестре – тоже.
– Я ведь тебе уже сказала – прошлое не изменишь. Но никто не заставляет нас оставаться у прошлого в плену. Покажи мне твое прошлое! Видишь – его нет. Наша память – это ловушка, она нас связывает и постоянно возвращает назад.
