Когда мы снова найдем дорогу к дому всех законов...
—А если ты ее не найдешь?
Дамьен засунул в рот остаток сыра с хлебом.
—Это будет означать только, что я не сумел преодолеть свои закоснелые суждения и страхи, —ответил он, прежде чем начать жевать.
Когда Люси вышла покурить перед сном, Дамьен присоединился к ней и без проволбчек и подходов спросил, хочет ли она заняться с ним любовью. Одет он был по моде новых кочевников —если можно назвать одеждой мешочек-начленник, не скрывавший возбуждения тощего неофита. Люси посмотрела на него так, как могла бы, наверное, взглянуть на шлепнувшуюся ей на ногу жабу.
В свете лунной ночи Дамьен показался ей особенно уродливым, вульгарным и страшно далеким от райской чистоты, которую он так пылко и даже талантливо защищал в конце обеда. Им, как и большинством клиентов Люси, управляла не голова, не сердце, а член. Между разговорами и реальностью, между декларируемыми принципами и живым человеком лежала пропасть. Дамьен укрывался в идеализируемом, воображаемом мире, чтобы было легче выносить себя самого и оправдывать свои поступки, вовлекая в эту жизнь жену и детей.
Добрый дикарь оставался пока не более чем мифом.
—Отправляйся к жене, —посоветовала ему Люси, и в ее голосе отчетливо прозвучало раздражение.
—Она уже спит. Дети отнимают у нее все силы. А я остаюсь один на один со своей энергией и не знаю, что мне с ней делать.
Дамьен нетерпеливо кивнул на свое "восставшее сокровище" —оно самым наглядным образом доказывало, сколь велика пресловутая "энергия". Терраса под черепичным навесом примыкала к гостиной и выходила в сад, превращенный дождями в раскисшую кашу. Время от времени в разрывах между тучами появлялась круглая бледная Луна, окруженная звездным шлейфом.
—Попробуй "ручной метод"!
—Даты что! Я предпочитаю разделить с кем-нибудь эту энергию. С тобой, например!
Люси машинальным жестом плотнее запахнула полы халата —это старое платье она нашла в шкафу (оно было ей велико на несколько размеров) и решила оставить себе в качестве сменной одежды. Она тут же поняла, как глупо выглядело это рефлекторное движение. Бартелеми только что пошел спать, бросив ей на прощанье умоляющий и одновременно сочувствующий взгляд.
—Представь себе —если способен, конечно, —что мне этого совсем не хочется!
—Ну, желания, они ведь чаще всего происходят из наших страхов и суждений. Откройся мгновению, прими то, что дарит тебе настоящее.
Словно желая проиллюстрировать свои слова, Дамьен начал ласкать грудь Люси. Она отреагировала мгновенно, залепив ему крепкую звучную пощечину. Он отскочил на два шага, пыхтя от неожиданного унижения и злости.
—Что... что на тебя нашло?
Люси с сердцем затоптала каблуком окурок.
—Я просто последовала твоему совету —открылась навстречу мгновению и поступила так, как мне захотелось.
* * *
На следующий день, в канун Рождества, приехали другие кочевники. Они прибывали в основном с севера и запада Франции, из Бельгии и Голландии. Все эти люди направлялись на большой сбор в Лозер, чтобы поддержать Духовного Учителя: он должен был предстать перед судом в Манде по обвинению в попытке изнасилования несовершеннолетней, якобы совершенной им в начале января. Никто из них не сомневался, что выдвинувшая против Ваи-Каи жалобу девушка по имени Элеонора Марселей специально заманила его в ловушку.
Неизвестно, кто ею манипулировал, но в суде все наверняка выяснится. Когда бывшая ученица Ваи-Каи столкнется с Учителем лицом к лицу, ей останется одно —сказать правду, признать существование заговора и назвать имена.
Вновь прибывшие были куда симпатичнее и воспитаннее Дамьена, они не походили на экстремистов, их прагматизм примирил Люси с новыми кочевниками.
В их обществе она словно купалась в ласковом тепле семейного круга, освобождаясь от скелетов в шкафу, страхов и призраков, ощущая чистую радость воссоединения.
Кочевники не были знакомы друг с другом, но, живя под одной крышей, сидя за общим столом и руководствуясь принципом взаимопомощи —ведь все они принадлежали к храму двойной змеи, —эти люди считали себя членами огромного братства, клетками единого организма.
Некоторые из них —адвокаты, преподаватели, директора крупных предприятий, врачи —отказались от престижной работы и карьеры, чтобы внимать словам Духовного Учителя... Они заявляли, что были счастливы оставить прежнюю жизнь со всеми ее обязанностями, обязательствами и заботами. Самые пожилые говорили, что обрели вторую молодость, а самые молодые —беззаботное счастье, попусту растраченное в коридорах лицеев и университетов. О да, конечно, не у всех все прошло гладко, пострадали чьи-то семьи, случались разводы, расставания, кое-кто отрекся, но они согласились заплатить за то, что называли освобождением. Все хотя бы один раз встречались с Ваи-Каи, и каждый был потрясен красотой, добротой и невероятной чистотой его личности (вот почему никто не верил обвинениям Элеоноры Марселей —бедняжка, она ведь тоже часть ткани бытия, ей отведена дурная роль, но нужно любить девочку и верить, что ее нить сияет, как и нити остальных людей!).
Бартелеми не особенно хотел распространяться о своем исцелении, но один из кочевников, бродя по дому, наткнулся на инвалидное кресло, пошли вопросы, просьбы рассказать, как именно произошло чудо. Никто из них странным образом не был свидетелем чудесных исцелений, приписываемых Духовному Учителю, и они, сидя за большим кухонным столом, внимали Бартелеми с почти религиозным почтением.
Уже решив доверить свои судьбы Ваи-Каи и пустившись в приключение под названием "Новое кочевничество", они впитывали слова чудом исцеленного с жадностью умирающих от жажды людей. Рассказ Бартелеми укреплял решимость, прогонял последние сомнения, заполнял трещины в душе, проделанные страхом, расставлял вешки и предупредительные знаки на их жизненном пути. Когда Бартелеми закончил, все вскочили в едином порыве и начали обниматься —пылко, почти лихорадочно.
Их вера получила подтверждение, и они были счастливы идти вместе по верному пути. Йоханн, сорокалетний гигант-голландец, вопя от счастья, подбрасывал над головой детей. Алида, бывшая танцовщица из труппы Бельгийского Королевского балета, станцевала импровизацию, а потом все присоединились к шумному хороводу.
Так Люси очутилась в объятиях Бартелеми, и они, поддавшись общей эйфории, расцеловались в щеки, потом чмокнули друг друга в губы и наконец обменялись страстным поцелуем, обещавшим продолжение.
* * *
Бартелеми оказался вовсе не таким уж худым. Его кожа —Люси терлась об нее всю ночь —была очень нежной на ощупь. Некоторую неловкость он компенсировал нежностью и внимательностью, удивительными в таком юном существе... нет, в молодом мужчине. В первый раз он кончил, как только они устроились на узкой кровати, и его тонкий, прямой, как прут, член соприкоснулся с животом Люси. Она обняла его, успокоила нежными ласками, и он очень быстро обрел силу. Бартелеми принялся обнюхивать Люси, лизать и ласкать ее, словно хотел убедиться, что женщина, увиденная им однажды на экране компьютера, теперь присоединилась к нему в реальном мире. Зрение —самое обманчивое из чувств, самое иллюзорное, и Бартелеми чувствовал, что должен подтвердить свои ощущения осязанием, обонянием и вкусом. Люси неподвижно лежала на спине, словно преподносила себя ему в дар, она вздрагивала от теплого дуновения его дыхания и нежных прикосновений языка и рук. Она вернула себе инициативу, когда ее собственное желание стало неодолимым: она скользнув под него, обняла ладонями за затылок, обвила ногами талию.
