Посвящается неудержимой М.
ЧАСТЬ I
Между желанием
И порывом,
Между возможностью
И существованием,
Между сущностью
И исходом
Падает Тень.
Т.С. Элиот
Я чувствую это в себе,
Чувствую прямо под кожей.
И должен признаться, что чувствую себя
Монстром.
Skillet. Monster
«Хочешь познать меня?
Представь, что стоишь в центре калейдоскопа. Воспринимай время как цветные фрагменты, которые сыплются из тебя в миллиарде направлений, постоянно расширяются, меняются, бесконечными лучами уходят вдаль. Представь, что можешь выбрать и увеличить любой из бесчисленных осколков измерений и, что при каждом выборе все измерения снова расширятся и изменятся. Бесконечность состоит из геометрических прогрессий. Пойми, что реальности не существует: реальность — это фальшивый бог, которому слепо поклоняется ваша раса. Реальность предполагает единственную возможность.
Ты обвиняешь меня в иллюзиях. Ты — со всей абсурдностью твоего линейного бытия. Ты возвела себе тюрьму из наручных и настенных часов и календарей. Ты колотишь по решеткам из часов и дней, а дверь заперла на висячий замок прошлого, настоящего и будущего.
Маленькому мозгу достаточно маленькой норки.
Ты не сможешь увидеть истинное лицо времени, как не сможешь увидеть мое.
Центр, который осознает одновременно все комбинации всех вероятностей и может двигаться в любом направлении («направление» — слишком узкий термин для концепции передвижения, но у твоей расы нет для этого слова), — вот, что такое я».
Разговор с «Синсар Дабх»
1
Надежда дает нам силу. Страх убивает.
Когда-то эти слова сказал мне некто очень умный.
И каждый раз, когда я думаю, что сама стала умнее, что лучше контролирую свои действия, я влипаю в ситуацию, которая тут же — и очень больно — дает мне понять, что я преуспела лишь в замене одних заблуждений другими, более продуманными и привлекательными. И вот она я, Королева Самообмана.
Я ненавижу себя сейчас. Сильнее, чем могла бы себе представить.
Я скорчилась на краю обрыва, кричала и проклинала день, когда я появилась на свет, жалела, что моя биологическая мать не утопила меня сразу же после рождения. Жизнь слишком сложная штука, я не могу с ней справиться. Никто не сказал мне, что бывают такие дни. Почему меня к этому не готовили? Как они посмели вырастить меня такой — счастливой, розовой и глупой?
Боль, которую я ощущала, была намного сильнее той, что вызывала во мне «Синсар Дабх». К тому же, когда меня мучила Книга, я знала, что виновата в этом не я.
А теперь?
Меа culpa. От начала и до конца во всем виновата я, и только я, и от этого знания мне не спрятаться.
Я думала, что потеряла все.
Какой я была дурой! Он же предупреждал меня. Тогда мне еще было что терять!
Я хочу умереть.
Только так можно остановить боль.
Несколько месяцев назад, в адски длинную ночь, в гроте под Бурреном я тоже хотела умереть, но это было иначе. Мэллис собирался пытать меня, пока я не испущу последний вздох, и смерть была единственным способом лишить его этого извращенного удовольствия. Смерть была неизбежна. Я просто не хотела растягивать это «удовольствие».
Но я ошибалась. Я перестала надеяться и потому чуть не погибла.
И я бы погибла — если бы не Иерихон Бэрронс.
Именно он научил меня этим словам.
Простой афоризм, который можно применить в любой ситуации. Каждое утро мы просыпаемся и выбираем: бояться нам или надеяться. Эти эмоции сопровождают любое наше действие. Как мы принимаем дары судьбы? С радостью? Или с подозрением?
Надежда дает нам силу...
Я ни разу не позволила себе надеяться на того, кто лежал лицом вниз в луже крови. Ни разу моя надежда не усилила нашу связь. Все бремя обязательств я переложила на его широкие плечи. Я боялась. Подозревала. Недоверие руководило каждым моим шагом.
А теперь слишком поздно исправлять свои ошибки.
Я перестала кричать и рассмеялась. Даже мне этот смех показался безумным.
Мне было все равно.
Мое копье торчало из его тела, словно издеваясь надо мной. Я вспомнила, как мы его похитили.
И на миг снова оказалась на темных, мокрых от дождя мостовых Дублина. Я спускалась в канализационный люк вслед за Бэрронсом, вламывалась в тайник Роки О'Банниона, где хранились артефакты.
Бэрронс тогда был одет в джинсы и черную футболку. Когда он поднял и легко, словно фрисби, отбросил крышку люка, я увидела, как перекатываются под тканью его мускулы.
Он был невероятно привлекателен, и это меня раздражало. С Бэрронсом нельзя было угадать, кончится ли дело просто сексом или тебя вывернет наизнанку и ты превратишься в совсем другого, неузнаваемого человека, погрузишься в море без дна и берегов.
У меня так и не выработался к нему иммунитет. Дело было лишь в степени отрицания.
Передышка была слишком короткой. Воспоминания исчезли, осталась только реальность, которая сводила меня с ума.
Страх убивает...
В буквальном смысле.
Я не могу этого произнести. Не могу об этом думать. Не могу даже осознать.
Я обняла свои колени и начала раскачиваться.
Иерихон Бэрронс мертв.
Он лежал на животе и не двигался. За всю ту маленькую вечность, пока я кричала, он не шевельнулся и не вздохнул. Я не могла ощутить его. Прежде я всегда чувствовала его приближение: это была наэлектризованная огромная пустошь, втиснутая в слишком маленькое тело. Джинн в бутылке, вот кем был Бэрронс: смертоносной мощью, которую удерживала лишь пробка... и то с трудом.
Я раскачивалась вперед и назад.
Вопрос на миллион долларов: кто ты такой, Бэрронс? В тех редких случаях, когда он мне отвечал, ответ был одним и тем же.
Тот, кто никогда не позволит тебе умереть.
Я верила ему. Чтоб его.
— Ну так ты облажался, Бэрронс. Я одна, и у меня серьезные неприятности, так что вставай!
Он не шевельнулся. И крови было слишком много. Я потянулась к нему чутьем ши-видящей. И не почувствовала на этом обрыве никого живого, кроме себя.
