Устав наблюдать за бронезаврами, он присел, привалившись спиной к огрызку стены.
Хотелось закурить, но нельзя снимать защитную дыхательную маску.
Противоположную стену этажа снесло до основания каким-то давним взрывом, и Максим, все еще находясь под впечатлением увиденного, некоторое время просто смотрел в ночь, затем он внезапно ощутил беспокойство, привстал, вновь выглянув в окно, но в границах проспекта и прилегающих к нему кварталов не происходило ничего нового.
Ощущение опасности стало острее.
Он вдруг поддался панике, лихорадочно пытаясь сообразить: что же так сильно давит на психику?
Снова взглянув в ту сторону, где полностью отсутствовала стена верхнего этажа, он заметил в темном ночном небе несколько полос зеленоватого мерцания.
Холодный неживой свет переливался над землей, постепенно выдавливая из мрака контур исполинского вихря, точно так же, как и в Сосновом Бору, царящего над отчужденным пространством.
Сияние становилось все ярче, по периметру мутной, медленно вращающейся воронки уплотненного воздуха внезапно начали бить изломанные высоковольтные разряды, словно молнии окольцовывали вихрь, сжимая его энергетическими оковами.
Чип мью-фона, о котором Максим уже успел позабыть, внезапно заработал:
— Всем сталкерам! Видны признаки пульсации! Ищите укрытия!
Максим растерялся.
Он мгновенно вспомнил то немногое, что успели ему рассказать в лагере мотыльков. Пульсация загадочного Узла — самое страшное, катастрофическое явление отчужденных пространств. Если ты вовремя не нашел укрытия, не затаился где-нибудь в подвале, последствия наступят непредсказуемые.
Спускаться долго. Не успею, — лихорадочно подумал Максим. Он запомнил, что между первыми признаками и самой пульсацией проходит, как правило, не больше двух-трех минут.
Единственное, что он мог предпринять, — это спуститься хотя бы на один-два этажа и затаиться в глубине разгромленных квартир, в надежде что вал аномальной энергии минует его…
* * *
Бегом спустившись по пролетам уцелевших лестничных маршей, он оказался на площадке шестого этажа. Выбитые двери квартир приглашали войти, и он метнулся внутрь одной из них.
Как назло, окно комнаты выходило в сторону Академгородка, где пульсировал чудовищно распухший вихрь.
Максим подался назад, но было поздно.
Небо от горизонта до горизонта вдруг озарилось вспышкой ядовито-зеленого света, исполинский конус уплотненного воздуха словно взорвался, вздымая тучи пепла и пыли, от него во все стороны устремились клубящиеся выбросы, а вслед им ударил ясно различимый, движущийся вдоль земли кольцевой вал искажения.
Максим замер, пораженный увиденным, не в силах даже шевельнуться.
Волны зеленоватого мерцания скользили вдоль земли, они двигались медленно, неторопливо, но сила их сокрушительного воздействия переображала кварталы руин, отдельные уцелевшие здания вдруг начинали менять форму, словно состояли не из стали и бетона, а из мягкой податливой глины, попавшей в руки незримого скульптора…
Первая кольцевая волна приближалась, за ней виднелась вторая, третья, а в небе над разрушенным городом вдруг начали происходить еще более страшные, катастрофические явления: среди сумрака, высоко над землей, возникали ослепительные точки, мгновенно превращающиеся в лучевидные разряды все того же холодного, зеленоватого света.
Максим сжался в ожидании неотвратимой гибели. Его обуял не страх, а чувство непонятной, противоречащей инстинкту самосохранения эйфории, губительного фатализма. Все происходящее вокруг выходило далеко за рамки понимания, сердце замедлило темп ударов, в ушах возник гул, ноги подкосились, он рухнул на колени, но так и не сумел отвести взгляд от сводящих с ума, фантастически красивых, несущих зловещую мощь явлений.
Точки ослепительного света взрывались, превращаясь в лучи, бьющие в произвольных направлениях, через секунду они гасли, оставляя в воздухе полосы слабого, постепенно затухающего мерцания.
Один из таких разрядов ударил в здание, где находился Максим. Ему повезло: луч вонзился в строение где-то на уровне третьего или четвертого этажа, пол под ним вздрогнул, затем раздался оглушительный скрежет, хруст, следом ударил взрыв, выметнувший наружу облако пыли и мелких обломков.
Несколько секунд все вокруг ходило ходуном, по стенам бежали трещины, перекрытие над головой разломилось, издавая звон лопающейся арматуры, на Максима посыпался бетонный щебень, но это было лишь началом: он едва пришел в себя после удара стреловидного разряда, как до здания докатилась первая кольцевая волна искажений.
Его ощущения трудно описать. Что должен чувствовать человек, находясь на высоте шестого этажа, когда строение вдруг превращается в мягкую, податливую массу? Нижняя часть постройки внезапно утратила прочность и начала угрожающе проседать, затем вновь раздался ужасающий треск и… все застыло, стихло, замерло…
Максим, сжавшийся в комок, запорошенный бетонной пылью, простившийся с жизнью, некоторое время лежал на полу, не смея пошевелиться.
После грохота и скрежета его внезапно окутала вязкая тишина, в которой слышался лишь отдаленный перестук падающих с большой высоты камешков.
Он открыл глаза.
Произошедшее с ним было похоже на смерть и внезапное возрождение. Таких сильных, шоковых, противоречащих друг другу эмоций он не испытывал никогда. Все, что происходило с ним прежде, мгновенно поблекло, превратившись в тусклые, ничего не значащие воспоминания о какой-то прошлой, серой, обыденной жизни.
Пульсация, продолжавшаяся несколько секунд, каким-то чудом минула его в физическом смысле, но в моральном Максим получил по полной программе. Поднявшийся с пола человек был уже не тем бродягой, что тупо и безразлично относился к собственной судьбе, покорно принимая силу сложившихся обстоятельств.
Пульсация не сделала его храбрецом, не наделила каким-то чудесными способностями — она обожгла, затронув глубины сознания, — он испытал столь всеобъемлющий ужас, такое неистовое желание жить, что вернуться в прежнее состояние уже не мог.
Перед глазами еще стыли холодные росчерки зеленоватого света, а он, кое-как встав на ноги, машинально осмотрелся, впитывая все новые и новые ощущения, словно пульсация породнила его с аномальным пространством, вдохнула в Максима иную сущность… а может быть, она сожгла кокон безразличия, конформизма, уничтожила тысячи мелких страхов, бывших стенами узилища для надломленного катастрофой сознания?
Напряженная, не предрекающая ничего доброго тишина окутала руины города.
Постепенно поднимался ветер. Здание уже не вибрировало, оно устояло, вобрав новую порцию искажений. Максим взглянул на потолок, изогнутый плавной синусоидой, еще раз остро осознавая, как близко прошла от него смерть.
Что же дальше?
