— Напугал!…
— А что ты такой дерганый? — Мнемотехник выглядел вполне бодрым, отдохнувшим и главное — здоровым. Сложно было представить, что несколько часов назад он висел, пришпиленный к стене металлизированными штырями, и едва мог ворочать зрачками.
— Я не дерганый! — зло огрызнулся Максим.
Антрацит прищурился, затем понимающе кивнул.
— Извини, брат. Мне следовало догадаться, что ты не имплантирован. Мотылек? Из лагеря Греха?
Максим кивнул.
— Можешь снять экипировку. Здесь безопасно. Вон там в углу за шторкой душ. Не бог весть какие удобства, но все же пот и грязь смоешь. А я пока соображу поесть.
Максим растерялся. Конечно, снять надоевшую, уже порядком заскорузлую экипировку, вымыться — это здорово. Но существовало одно обстоятельство, заставившее его отрицательно качнуть головой.
— Мне уходить надо. Срочно.
— Почему? — искренне удивился Антрацит.
— Время. Если к восьми часам в лагерь не успею, худо мне будет.
— Может, объяснишь, в чем дело? Ты мне жизнь спас. Это дорого стоит.
— Ты ничем не поможешь. — Максим вздохнул. Мысли о свободе оставались лишь грезами. Он настолько страшился серебристого пятна на запястье, так сильно робел перед любыми мнемотехническими вмешательствами, что предпочитал мириться с существующим положением вещей. За истекшие месяцы он даже не спросил ни у Пингвина, ни у торговца, сколько нужно добыть артефактов, чтобы избавиться от проклятого металлизированного пятна. Все дело в страхе. Как выводить скоргов? Что будет, если колонию серебристой дряни не удастся удалить? Мнемотехнику из лагеря он инстинктивно не доверял.
— Ну, что примолк? — Антрацит продолжал внимательно, пытливо, но не враждебно смотреть на Максима. — Зачем тебе в лагерь? Здесь убежище намного надежнее, поверь. И моя благодарность гостеприимством не ограничится.
Максим вдруг подумал: а будь, что будет. Может, врал Пингвин, что другой мнемотехник ничем не поможет? Цену себе набивал?
— Мне в лагерь надо чтобы к нашему мнемотехнику попасть.
— Зачем?
— Он облучает руку каждый день.
— А что у тебя? Скоргов подхватил? Ну, это проблема, конечно. — Антрацит немного помрачнел. — Но ты не расстраивайся. Если поражение локальное, из него еще и полезный имплант сформировать можно. Только вот не пойму: почему тебя не имплантировали? Что-то ты недоговариваешь, брат?
— Он сам меня скоргами и заразил, — глухо ответил Максим.
— Кто?
— Пингвин. Наш мнемотехник из лагеря.
Антрацит криво усмехнулся.
— Ну да. Слышал я про такой прием. А ну, давай, снимай экипировку. Время все равно уже позднее, к назначенному сроку вернуться не успеешь.
Максим не стал спорить. Он уже взглянул на электронные часы. Начало девятого. До лагеря, если не бежать сломя голову, час ходьбы через руины. Страх никуда не делся, но ситуация действительно складывалась безвыходная. Пингвин, сволочь, слов на ветер не бросал. Однажды Максим опоздал на четверть часа. Даже вспоминать не хотелось — мнемотехника пришлось уговаривать, чуть ли не ползать на коленях. А куда деваться? О том, что произойдет, если пятно не стабилизировать, он даже думать не хотел.
Решившись, он стянул защитную маску с дыхательным аппаратом.
Антрацит, взглянув на его бледное, исхудавшее лицо, лишь покачал головой.
— Не все сталкеры — сволочи, — внезапно произнес он. — Запомни это, Максим.
— Не понял? — опешил Максим.
— От тебя страхом прет. Ты всех боишься и ненавидишь.
— А ты всех любишь?
— Нет, конечно. Но людей различаю. И тебе советую научиться.
Максим не был настроен на разговор. Его слегка подтряхивало в преддверии предстоящего «обследования». Стянув с себя элементы защиты, он вопросительно взглянул на Антрацита.
— В кресло, — произнес мнемотехник.
* * *
Тонкая зеленая полоска сканирующего излучения медленно ползла по запястью правой руки Максима.
Он весь сжался, будто его резали ножом по живому. От непроизвольного ужаса сердце, как бешеное, колотилось в груди.
Антрацит, следя за показаниями приборов, хмурился, и его мимика еще больше пугала Максима.
— Ну, что там? — не выдержав, сипло спросил он.
Мнемотехник отключил сканер, сокрушенно покачал головой, негромко выругался.
Все. Видно, плохи мои дела… — отчаянно подумал Максим.
— Ты сам в мотыльки подался?
— Нет. — Максим сглотнул. — Долго рассказывать.
— Ну, в общем, в Пятизонье ты не рвался?
— Что я, больной?!
— В таком случае, — Антрацит встал с вращающегося стула, — мой тебе добрый совет — вали отсюда как можно быстрее и дальше.
Максима как будто током пронзило. Он что, бредит после всего пережитого?!
— А это?! — Он указал взглядом на немного потускневшее, но все равно ясно различимое металлизированное пятно на запястье.
— Это краска. Серебрянка. На основе алюминиевой пудры.
Максим оцепенел. Мысли в голове мгновенно спутались, будто рассудок, словно компьютер, внезапно дал сбой.
— То есть как?!
— Макс, все просто. Тебя обманули. Не было никакого инфицирования скоргами. Ты абсолютно свободен, здоров, с нервишками, конечно, уже не все в порядке, отощал сильно, а в остальном — никаких отклонений.
До Максима наконец начал медленно доходить смысл сказанного.
— Пингвин… Тварь… — Вдруг разом нахлынула и радость, и облегчение, и дикая злоба, проходящая на грани аффекта, граничащая с нервным срывом. — Это значит, я лазил по руинам, каждый день рискуя жизнью, таскал артефакты торговцу из-за пятна въевшейся в кожу металлической пудры?!
Ремни, пристегнувшие его к креслу, ослабли, а затем с шелестом исчезли в подлокотниках.
Максим встал.
— Я убью его! — просипел он, потянувшись за экипировкой.
— Пингвина? — Антрацит прищурился. — Давно пора. Только ты остынь на минуту. Поговорить нам надо. Никуда мнемотехник из лагеря не денется.
— Не о чем говорить! Удавлю тварь и выбираться отсюда буду!
— Если удавишь, уже не выберешься, — спокойно ответил Антрацит. — Ты думаешь, «Пристанище» под боком у Ковчега за здорово живешь существует? Грех от Хистера артефактами откупается и частенько мотыльков ему подкидывает — чистый, неимплантированный, так сказать, материал, для особо секретных опытов, что в бункерах Академгородка проводят. Вот и подумай. Это хорошо отлаженный бизнес. И охраняется он соответственно.
