Его тело рванулось к моему, и он начал рыдать. Мир вращался все быстрее и быстрее. Я не могла поверить, что я пела, в то время как старая женщина, которую я знала все свою жизнь, умирала на холоде — одна. Мои ноги подкосились. Я опустилась на землю. Джуд опустился вместе со мной.
Я сидела посередине дороги и держала голову своего брата на своем плече. Он рыдал и
рыдал. Я гладила рукой его по спине и думала о том другом времени, когда мы так же держали друг друга. Только в тот раз я была тем, кто нуждался в утешении.
ЧЕТЫРЕ С ПОЛОВИНОЙ ГОДА НАЗАД
Это была жаркая майская ночь. Я открыл свое окно перед сном, и проснулась от шума голосов, приблизительно в два часа ночи. Даже теперь, когда я не могу заснуть, я все еще слышу эти голоса — словно призрак шепчет в ночном ветре.
Моя спальня была в северном конце дома — сторона, перед домом Даниэля. Его окна должно быть тоже были открыты. Крик стал громче, я услышала грохот и звуки разорвавшегося холста. Я ничего не могла поделать. Я не могла оставаться на месте. Я не могла оставаться в своей собственной коже, пока что-нибудь не сделаю.
Поэтому я пошла к одному человеку, на которого я могла больше всего положиться.
"Джуд, ты не спишь?" Я заглянула в его комнату.
"Нет". Он сидел на краю своей кровати.
Комната Джуда, в то время, была рядом с моей — прежде, чем родители превратили ее в детскую для Джеймса. Эти ужасные голоса доносились через его открытое окно. Они не были такими же громкими, как в моей комнате, но они были пугающими. Спальня моих родителей была в дальней южной стороне дома. Даже если бы их окна были открыты, то они все равно не услышали бы криков.
"Мы должны что-нибудь сделать," прошептала. "Я думаю, что отец Даниэля бьет его".
"Он делает еще хуже," сказал Джуд спокойно. "Даниэль рассказал мне". Я сидела рядом с Джудом на кровати. "Тогда мы должны помочь ему".
"Даниэль заставил меня поклясться, что я не расскажу родителям".
"Но это — тайна, а тайны — это неправильно. Мы должны рассказать родителям".
"Но я не могу," сказал Джуд. "Я обещал".
Страшный рев прорвался на заднем плане, сопровождаемый громким треском. Я
слышала приглушенную мольбу, заглушаемую ужасным звуком порки — как стук молотка, которым моя мама отбивала мясо на кухонном столе.
Шесть жестких ударов и громоподобное крушение, а затем все затихло. Так тихо, что я хотела кричать, чтобы разрушить эту зловещую тишину. Потом был этот слабый звук — хныкающий, словно скулящий щенок.
Я схватила за руку Джуда и положила свою голову на его плечо. Он провел своей рукой по моим спутанным волосам.
"Тогда я скажу," сказала я. "Таким образом, ты не будешь иметь к этому отношение".
Джуд держал меня, пока я не набралась достаточно храбрости, чтобы разбудить своих
родителей.
Отец Даниэля раскаялся прежде, чем приехала полиция. Но мой отец убедил судью позволить Даниэлю остаться с нами, пока его мать не уладит все свои дела. Даниэль был с нами в течение многих недель, затем месяцев, и затем немногим более чем год. Но даже если его сломанный череп зажил невероятно быстро, он никогда больше не был прежним. Иногда он был более счастливым, чем я когда-либо видела его, а иногда я ловила этот резкий взгляд в его глазах, когда он был с Джудом — как, он узнал, что мой брат сломал его доверие.
Ужин
Я сидела за столом, и ужинала в одиночестве впервые в своей жизни. Джуд сказал, что он не голоден и спустился в подвал, Черити была в своей комнате, Джеймс уже лег спать, а
родители о чем-то разговаривали в папином кабинете, плотно закрыв за собой дверь. Когда я взяла свою тарелку с макаронами и Бефстроганов из говядины, я внезапно вспомнила Даниэля, я была рада, что он оказался неправ на счет моих прекрасных семейных ужинов. Затем я поняла, что это было неправильным. Я не должна желать, чтобы плохие вещи случались с моей семьей, только чтобы что-то доказать Даниэлю. Почему он заставляет меня чувствовать себя виноватой или глупой за то, что моя семья хотела вместе поужинать и обсудить нашу жизнь?
Но сегодня вечером, было слишком тихо, чтобы есть. Я выкинула остатки пищи из своей тарелки и легла спать. Я лежала в своей комнате, пока призрачные голоса не нашли свой путь в мою голову. Но затем я поняла, громкие голоса доносились из моего собственного дома. Мои родители кричали друг на друга в кабинете. Крики не были насильственными и грубыми, но сердитые и раздраженные. Родители иногда спорят, но я никогда не слышала, чтобы они раньше ругались. Голос папы был достаточно низок, что я могла услышать его отчаяние, но я не могла понять его слов. Голос мамы стал громче, более сердитым, саркастическим.
"Возможно, ты прав," закричала она. "Возможно это — твоя вина. Возможно, ты принес это на всех нас. И в то время как мы в этом, почему мы не добавляем глобальное потепление к списку? Возможно это — тоже твоя вина".
Я встала и закрыла свою дверь полностью, проскользнула под одеяло, и натянула подушку себе на голову.
Глава 7
Обязательства
ВО ВТОРНИК УТРОМ
Обычно папа каждое утро уходит на утреннею пробежку, но сегодня я не слышала, чтобы он вышел. Когда я проходила на кухню, то заметила, что в его кабинете горит свет. Я почти постучала в дверь, но затем передумала.
"Ты рано," сказала мама, выкладывая стопку блинов с шоколадной стружкой на мою тарелку.
Она уже сделала две дюжины блинов, хотя никто из нас — кроме папы — обычно не спускаются вниз, чтобы позавтракать в течение еще тридцати минут.
"Я надеюсь, ты хорошо спала".
Да, с подушкой на голове.
"У меня встреча с г. Барлоу этим утром".
"Угу," сказала мама. Она натирала и без того уже чистый стол. Ее отражение блестело на полу линолеума. У мамы была тенденция, она натирала все вокруг, когда была чем-то вздернута и раздражена. Чем больше было проблем в семье, тем больше она пыталась заставить вещи искриться. Вот и сейчас все в доме сверкало и искрилось от чистоты.
Я ткнула пальцем в тающую шоколадную стружку, которая сформировала симметрическое улыбчивое лицо в моем блине. Мама обычно готовила свои "праздничные блины" для специальных случаев. Я подумала, что она пыталась смягчить удар для обсуждения случая с Мэриэнн — приготовительный для нас в одной из проповедей папы о том, что смерть — естественная часть нашей жизни. Поэтому, я не сразу увидела вину в ее глазах, пока она не поставила стакан апельсинового сока передо мной. Блины были мировым соглашением, после ее скандала с папой вчера вечером.
"Свежевыжатый". Мама скручивала свой передник в руках. "Или ты хочешь клюквенный? Или может быть виноградный?"
"Все нормально," пробормотала я, и сделала глоток.
