Закатное солнце учинило короткий пожар в окнах собора и пропало за тучами. Пассажирский кораблик подобрал с пристани последнюю стайку туристов, затарахтел в сторону озера, раскачал рыбацкие челноки у берега. Круглые глазастые башни из-под нахлобученных шлемов высматривали вечного врага – залесного, заречного, заозерного. Антон попятился под этим взглядом и свернул обратно в переплетение городских улиц.
Он не очень хорошо представлял себе, что ему нужно искать. Но если в этом городе живут не одни вечерние старухи с кошелками, если есть люди помоложе, должны же они где-то встречаться, гулять, выпивать, знакомиться, драться, танцевать? Может быть, у них есть центральная улица, променад, Корсо, Бродвей? Может быть, облюбована какая-нибудь таверна или кинозал, куда по вечерам съезжаются не только горожане, но и молодежь из окрестных деревень?
Почти на каждой улице попадались ему белые коренастые церквушки. Оконные проемы уходили в толщу их стен, как туннели. Похоже, строителям было велено не жалеть камня и известки и думать только о том, чтобы храм Божий устоял перед любым наводнением, смерчем, землетрясением, чтобы удержал маленький позолоченный крестик в высоте на луковом острие. Таблички рядом с дверьми указывали возраст строений: где три, где четыре, а где и шесть веков. Около одной сидели двое мужчин в лохмотьях и что-то ели из консервной банки. Но Мелада уже объяснила ему про таких, что они вовсе не бездомные, что бездомных в Перевернутой стране не бывает, а называются они испокон века юродивыми и пользуются даже некоторым почетом.
Наконец Антон увидел то, что искал. Светящаяся надпись над трехэтажным зданием потеряла несколько букв, и получалось «Дом культуры…ика». Что бы это могло значить? Летчика, грузчика, железнодорожника, стекольщика, печника, разбойника, неудачника, плотника, барабанщика, танцовщика? Ах, не все ли равно, если у входа клубился приодетый народ, блестели набриолиненные головы, слышались звуки музыки!
Антон протиснулся через толпу остывающих курильщиков, купил билет и вошел в танцевальный зал как раз в тот момент, когда музыкальный жокей извлек из своих запасов американский диск тридцатилетней давности и Элла Фитцджеральд начала уговаривать танцующих без разбора влюбляться друг в друга. «Разве не влюбляются они в Латвии, Литве, Испании, Аргентине?… Разве не тем же занимаются финны, голландцы, сиамцы – вспомните только сиамских близнецов… Птицы, пчелы, романтичные губки в пучине морской, холодные устрицы, даже ленивые медузы, даже электрические угри – и представляете, как их бьет при этом током?… Так давайте следовать их примеру, давайте влюбляться друг в друга…»
Тридцать лет назад на их школьных танцульках эта пластинка вызывала безотказный смех, расслабляла, помогала притянуть девочку ближе, через последние – самые трудные и ненужные – разделяющие миллиметры. Ностальгическая рябь щекотнула горло, затянула глаза. Могло это совпасть так случайно? Именно эта мелодия? Или кто-то слал ему тайный знак, дружеское приветствие? Псковские подростки явно не понимали слов и танцевали с сурово захлопнутыми лицами.
Завитые и прифранченные девушки терпеливо стояли вдоль стен, крошечными шажками пытаясь продвинуться в первый ряд. Почти каждая держала в руках пластиковый мешок. Если накурившийся на улице кавалер выбирал какую-нибудь на танец, она отдавала мешок подруге. Утратившие надежду стояли с пятью-шестью мешками в руках.
На Антона косились с опаской и любопытством – откуда приплыл иностранный старикан?
Музыка смолкла. И тотчас одна из девушек, оттолкнув своего партнера, дробно застучала каблучками, выбежала на освободившееся пространство и запела:
Не стучи мне, Ванька, в рамку —
Я не скоро отопру.
Калоши ясные надену,
Потихонечку пойду.
Другая запела ей навстречу, подбоченясь и тоже дробно стуча каблуками:
Обещал мне Петенька,
Эх, сладкую конфетинку.
Конфетинка растаяла —
Петю любить заставила.
Первая пошла по кругу, кружась и подхлопывая себе в такт ладошками.
Возьму в руки платок белый,
Разгоню в поле туман.
На кого была надежа,
От того вышел обман.
Другая двинулась за ней, заламывая руки в неправдоподобном отчаянии:
А как по нашему по полю
А две дорожки иде врозь.
Ты нашел себе хорошую, —
Плохую, меня брось.
– Дамы приглашают кавалеров! – приказал микрофонный голос, прежде чем поставить следующую пластинку.
Миловидная девица отделилась от своей компании в углу и смело направилась к Антону. Приятели провожали ее советами и смешками. «Нам, красавицам, тоже не все легко дается» – так, пожалуй, можно было расшифровать чуть брезгливое и досадливое выражение на ее лице.
Антон был польщен. Хорошо все же стать ненадолго иностранцем. Как помолодеть на двадцать лет. Отзвуки обеденной выпивки туманили взгляд. Плакаты на стенах клуба сливались в красно-белую карусель. Партнерша крутила им как хотела. Он с удовольствием подчинялся.
Он стал расспрашивать ее, откуда она и чем занимается. Она сказала, что местная и что ворочает большими деньгами в сберкассе, но, к сожалению, – всегда чужими. Он спросил, какие ценности девушки прячут в пластиковых мешках. Она ответила, что по большей части там плащи и уличные туфли, потому что гардероб в клубе закрыли, но некоторые нечестные разлучницы, которые ни лицом, ни фигурой не вышли, также прячут там маленькую бутылку водки, чтобы уводить бесхарактерных кавалеров от порядочных девушек.
Он извинился за свой акцент и назвался – вспомнив догадку сборщиц картофеля – эстонским радиокорреспондентом. Приехал в командировку, а заодно разыскивает свою родственницу, которая где-то здесь помогает убирать урожай. Но то ли ему дали неправильное название деревни, то ли эту бригаду куда-то перевели. Не слыхала ли она случайно про Интернациональный отряд из Москвы?
Нет, она не слыхала. Судя по тону, она была недовольна его расспросами. «Нам, красавицам, и так нелегко живется, а тут еще начинают спрашивать про посторонних». Но все же она сказала, что в их компании есть эстрадный жонглер-любитель Костя, который может ему помочь. Потому что он разъезжает по деревням с концертной бригадой самодеятельности и знает все колхозы и совхозы в округе. Да, он и сейчас здесь. Вон там их компания, а он торчит головой над всеми, как коломенская верста.
Они докружились в своем дамском танго, и она разочарованно повела его в угол – знакомить и делить с остальными. У жонглера Кости были сочные южные глаза, изливавшие на собеседника жар преданности, внимания и готовности то ли поделиться своим последним рублем, то ли, наоборот, чужой прикарманить безраздельно. Бригада из Москвы? Потерялась племянница? Да он все свои дела бросит, ночей спать не будет, пока не найдет. Вот ребята не дадут соврать, знают, какой он человек. Надежный. Скала. Только для этого ему сначала придется сделать несколько телефонных звонков разным людям. Есть у эстонского корреспондента двухкопеечные монеты? Какие приметы у племянницы?
